Книга Проснитесь, сэр!, страница 81 – Джонатан Эймс

Выпил до половины третью бутылку, когда вошла опоздавшая Ава, точно так же, как в мой первый вечер в Колонии Роз полгода назад, хотя, согласно записям Дживса, с тех пор, возможно, прошло лишь три ночи.

Она подошла к буфетной стойке и побледнела – я это заметил. Направляясь к большому столу, встретилась со мной взглядом. Я увидел у нее на тарелке только салат и немного кукурузы. Никаких крабовых рулетов. Она слегка мне улыбнулась – достаточно, чтоб у меня замерло сердце, – и села.

Я выпил еще два стакана вина, потом к нашему столу подошла Бобьен и обратилась ко мне:

– Когда собираетесь вернуть мои тапочки?

Я провел весь день в битве с крабами, теперь выпил три бутылки слабого белого вина – совокупный эффект психической травмы и выпивки подействовал на мою личность вроде пластической хирургии. Я не струсил. У меня есть порох. Если смог взглянуть в лицо крабам, то взгляну в лицо чему угодно. Я остался сидеть, но, так сказать, встал перед Бобьен в полный рост.

– Немножечко потерпите, – сказал я. – Верну в середине недели. Их покрывают позолотой у Тиффани. [89]

Она выпучила глаза, отошла, Мангров с Тинклом рассмеялись. Бобьен, оглянувшись, бросила:

– Я о вас лучше думала, Реджинальд, – и покинула столовую.

Реджинальда это задело, но не смертельно. После ужина мы втроем поднялись к Тинклу, проверить, как поживает виски. С ним все было в полном порядке, и через два часа после возобновления нашего знакомства с бутылкой Мангров принес марихуану. Под влиянием травки беседа вернулась к неудачной миссии по поискам источника серотонина, и именно тогда я заговорил о возможности признать собак его носителями, что почему-то заставило Мангрова разглядеть одним глазом, что я сбрил усы, о чем было рассказано выше.

– И ты без пиджака, без галстука, – заметил он. – Что на тебя нашло?

– Только сейчас заметил столь радикальную трансформацию моего внешнего облика?

– Ну, соответствующее полушарие моего мозга пока не так быстро работает.

– Понятно, – кивнул я. – А ты что скажешь в свое оправдание, Тинкл?

– Не знаю, – сказал он. – Фактически я ни на кого не смотрю слишком пристально.

– Честно сказано, – признал я. – Хотя научный руководитель обязан быть очень внимательным.

Тут раздался стук в дверь. Мы вздрогнули. И у всех вновь возникла та же телепатическая мысль: «Может, это студенточка Мангрова?»

Тинкл направился к двери.

Это была Ава. Сказала, что хочет поговорить со мной. Я встал, слегка пошатываясь. Довольно сильно был пьян и обкурен, но мыслил и говорил четко, ясно.

– Зайдем ко мне, – сказала она, явно не беспокоясь, что Мангров с Тинклом заподозрят меж нами интимность.

– Увидимся позже, – сказал Тинкл.

– Ладно, – кивнул я.

И покорно последовал за Авой к ее комнате. Возможно, Дживс прав. Она уже смягчилась. Закрыла дверь, села на кровать. Я сел на стул за письменным столом, считая, что это подобающее для меня место.

– Как ты, справилась? – спросил я.

– Да, выстирала… Думаю, все будет в порядке. Ты ведь ничего не рассказывал Реджинальду и другому Алану?

– Нет, конечно.

Кажется, это ее обрадовало. Потом она сказала:

– Кто бы мог подумать, что у них найдутся крабовые рулеты…

– Думаешь, нас пытались поймать за руку?

– Ты о чем это?

– Думаю, может быть, кто-нибудь знает, что у кого-то крабы, и они хотят дать нам понять, что знают.

– Не сходи с ума… Хотя, может, ты прав на свой безумный лад: уборщицы все видят… Ты все белье выстирал?

– Да, прокипятил, купил набор с шампунем и прочим, потом немножко свихнулся и целиком выбрился.

– Ох боже, – рассмеялась она.

Я ей улыбнулся. Все идет прекрасно. Она со мной так мила!

– У меня в наборе есть спрей. Хочешь опрыскать свою комнату?

– Хорошо, – сказала она.

– Хочешь, прямо сейчас принесу?

– Нет… хочу попросить об услуге.

– Все, что угодно. Я для тебя все сделаю. Мне страшно неприятно из-за этой дикости с крабами.

– У меня сейчас жутко плохо с деньгами, – призналась она, неожиданно перейдя на серьезный тон. – В пятницу на ипподроме просадила почти полторы тысячи… Никогда раньше по-крупному не играла, потеряла контроль над собой, началась какая-то лихорадка. Повезло выиграть в двух первых заездах, потом восемь раз подряд проиграла, пошла к банкомату… Пора вносить арендную плату за студию в Бруклине, а у меня денег нет… – Она на секунду остановилась. Попросит взаймы? С удовольствием! – Вчера пришла к себе в галерею. Есть покупатель, которому нравятся мои вещи. А он хочет только одну. Видел фотографию бюста, который я отдала доктору Хиббену. Хочет его купить. За две тысячи долларов. Если продать, все проблемы решатся. Но мне надо получить этот бюст.

– Просто попроси Хиббена его вернуть, – предложил я. – Он поймет.

– Не могу, – возразила она. – Это очень некрасиво бы выглядело. Он член всяких советов, в том числе фонда Поллока-Краснера, который выделяет скульпторам тонны денег. Ему бюст действительно нравится, и если я попрошу его вернуть, то сразу превращусь в прокаженную… Я хочу, чтоб ты его украл.

Это было все равно что удар в желудок и повествование об африканских любовниках. Она непредсказуема и легкомысленна. Я не знал, что сказать. Она требует, чтобы я совершил преступление.

Обязан ли я заплатить такой долг за крабов? Мысли шли кругом. Выпивка, травка. После выпивки и травки не могу трезво думать.

– Не знаю… Меня поймают… Может, я дам тебе две тысячи долларов? Буду счастлив. Без отдачи… в подарок.

– Не надо мне твоих денег, – отрезала она. – Я все продумала. Хочу, чтоб тот самый коллекционер получил мою вещь. Мне это пойдет на пользу. Купит эту, купит и другие.

– Но Хиббен заявит о пропаже… Коллекционер поймет, что она краденая.

– Нет, ведь я ему сама ее передам. Если Хиббен как-нибудь узнает, что она у того самого коллекционера, всегда могу ему сказать, будто сделала еще одну копию с оригинала… А вещь будет даже интереснее, если станет известно о краже другой, хоть никакой копии нет и не было.

Она ненормальная. Я это уже заподозрил, когда слушал историю о терапевте с обложки порнографического журнала, хотя личность ее обманчива. Ава способна казаться здравомыслящей, но теперь видно, что она душевнобольная. Впрочем, это в порядке вещей. В Колонии Роз все душевнобольные. Фактически почти каждый, с кем я познакомился, душевнобольной. Боже мой, до чего тяжело. Попросту невозможно справиться с жизнью.