Онлайн книга «Прощай, Атлантида!»
Толпящиеся у двери наперли и зашумели. Откуда ни возмись, подсев и пролезши снизу, в комнату, оттесняя осевшего хозяина, втерлись два фоторепортера, и вспышки перекрестили орущего и дело его рук. Толпа расступилась и примолкла, в спальню на один шаг шагнула по ночному одетая Клодетта, дочь висящей. Она молча, с минуту, ничего не понимая, глядела на давящегося в судорогах страха случайно проснувшегося вице и на мать, чуть поворачивающуюся к дочке и от нее. Клодетта неровно вошла в комнату, повернулась к толпе, мутными глазами поглядела на напирающих и заорала: – Вы! Вы!.. Вы! Потом упала перед сидящим на ковре отцом на колени и завизжала, тыча в него пальцем: – Ты! Ты!.. Ты. Всех растолкав, в комнату ворвался одетый в спортивные тренировочные брюки "Адидас" Альберт Колин и следом за ним растрепанный и, кажется, еще спящий, но в майорских штанах Чумачемко. – Отойти на пять шагов, – сухо скомандовал Альберт. – Покинуть до прибытия группы, – взвизгнул майор. – А фотографы эти откуда, – в бешенстве вскричал он и бросился крушить и дергать фотоаппараты. Колин проследовал к столику у кровати, взял с него эклер и сунул в пасть давящегося вице-губернатора. Тот мгновенно смолк и стал пучить глаза и жевать. Потом Колин вынул из висевших на стене декоративных изукрашенных ножен турецкий ятаган, подошел к висевшей и широким жестом перерубил плетку. Тело глухо треснулось об столик и обвалилось на прикроватный коврик. Клодетта поднялась на ноги, подошла к двери и, тыча пальцем в разных стоящих, завопила нехорошим тенором: – Он! Он! Всю жизнь нас с маменькой ненавидел. Мы ему… его… гад… он удушил, родитель проклятый… ему поперек… Он!.. Папенька изверг, чужой… Ты чужой, – крикнула она отцу. Альберт молча подошел к истеричке и пихнул ее в плечо в руки кого-то из стоящих, кажется, улыбающегося от изумления начальника электросетей. – Нет! – крикнула Клодетта, вырвавшись и с неожиданной силой пихнув отлетевшего отцовского партнера. – Нет. Она диким, затравленным взглядом обвела толпу, в ужасе оглянулась на распростертое тело, потом страшно, судорожно зарыдала, подплелась к географу, обняла его за плечи и так, рыдая и давясь, начала падать в обморок. Все засуетились, и Арсений, неловко подхватив тяжелую ношу, потащил ее прочь от жуткой комнаты. * * * Нет удовольствия выше, чем после бессонной, нашпигованной терпкими кошмарами ночи трястись в скрипящем вонючем автобусе сорок минут, дремать, клюя носом в подложенные для мягкости локти и зная, что твой выход – конечная остановка. Такой, отличный от прошлого, маршрут к старушкиному жилью выбрал Полозков, зажав щиколоткой фибровый чемоданчик Аркадии Двоепольской с легкими пожитками пожилой жительницы пригорода. Последнее разумное, что запомнилось его улепетывающей от вчерашнего памяти, это летящий по хмурому утру автомобиль и валяющаяся на заднем сиденье бездвижная, как распухшая пенсионерка кукла Барби, с бессмысленными пустыми открытыми глазами и завернутая в какой-то плед девушка Клодетта. Но нашел все-таки в себе неразумный Арсений силы спросить тогда, глядя на летящие навстречу перелески: – А где же Ваши красивые кожаные водительские перчатки, Альберт Артурович. На что Альберт поерзал на кожаном сиденье и процедил: " Придет время, тебе покажу и предъявлю, женишку-первопроходцу". Но географ хотел только спать и намеревался, дома сгрузив нежданную добычу на тахту и потеплее ее замотав, тихо погрузиться в пучины снов исследователя древних времен. Однако этим же днем, дав географу только несколько часов на сборы сновидений, раздался ненужным будильником телефонный звонок. Умирающий от бессонницы Полозков поднял трубку. – Ало, Арсений Фомич, это Воробей, журналист. Ну, помните? – А как же, особенно сейчас, – ответил Арсений, судорожно держа скулы от зевоты. – Ну, виделись не раз, – трещал Воробей. – на дне рождения барабанщика Юлия веселились и прочее. Они, кстати, тут рядом от холода трясутся. Не тряситесь, – крикнул в сторону, – не слышно ни черта. Арсений Фомич, Вы со мной советовались тогда – куда одну старушку могли, кроме дома, отправить из больницы. Де, в больнице полный карантин информации. Есть соображения, нарыл в голове. – Зайдешь? – слегка проснулся Арсений. – Со своими ледяными куклами. – Могу запрыгнуть, мы, наверное, судя по телефону, недалеко. Да и про фотографию крупную из банка вы интересовались как-бы вскользь, на дне… так называемом рождения. В городе черные слухи… обменяемся чернухой. – Заходите, запоминайте адрес, – еще раз пригласил географ и потом спросил, глядя на утонувшую в угол тахты Клодетту. – А, правда, что рядом с Вами делает молодежь? – Замерзли, как сосульки, носами капают. Решили таскать по пустой улице лозунг " По ползущим в губернаторы плеткой народного образования". – Эге, эге, – всполошился географ. – Давайте и этих срочно ко мне, откачивать кипятком с вареньем. В квартирке молодежь скоренько стянула колом стоящие от холода куртки и набросилась на чай, роняя варенье с ложек на кисти рук и воротники рубашек. – А это кто? – наконец ткнул капающей ложкой в сторону тахты неуемный Воробей, уже успевший рассказать об отнятой битой фотографии и сидении в вице-губернаторском шкафу. – Ну да, – смутился он тут же. – Понятно, дело молодое, незнакомое. – Любовь до гроба, – мечтательно облизнула ложку Элоиза, опуская в чашку посиневшие от холода пальцы. – Любовь, еще быть может, – продекламировал Юлий классику, – нам в шествиях поможет. В душе моей забылась, но поутру забилась, как птица, залетевшая в глаза. – Какая птица? – испугался географ. – Воробей, – рассмеялась Элоиза, похлопав крыльями-руками. – Голубь вещий птица, – обиженно надул губы Июлий. – Это не любовь, – наставительно произнес географ. – Это потерявшая близкого несчастная невеста обстоятельств. Кстати, прошу лозунг ваш, как неактуальный "сине-зеленому" движению отменить, – при этом понятливый журналист сделал шеей стойку ищейки, чующей вальдшнепа. В дальнейшем разговоре Воробей и сообщил, что бабушка Двоепольская, перенесшая в больнице информационную блокаду, выписана и была отправлена по адресу, а потом, возможно, и куда-то еще. – Как это – "невеста обстоятельств"? – испуганно, выдержав паузу, спросила, широко раскрыв глаза, Элоиза. – Она, что ли "невеста на час"? – и прикрыла рот ладошкой, потому что спеленутая кукла на тахте дернулась. – Вы, знаете что, – попросил географ, обращаясь к Элоизе, – не сможете ли здесь подежурить, возле занемогшей? Личная просьба, до вечера. Проведете выездное заседание "Белого налива", вон – в вазочке яблоки. Поупражняетесь с Юлием в риторике, почитаете книги и побарабаните, во что найдете. Мне бы отлучиться, – просительно заглянул он Юлию в глаза, – на пол денька. |