Онлайн книга «Эвакуатор»
— Ну, мелкие какие-то предвестия. Боги же тонко работают, не грубо… Например, идешь по улице, размышляешь о будущем — и вдруг вопль: «Ка-а-атька!». — Почему? — А это у нас так называется блюдо такое, вроде фруктового коктейля. «Ка-а-атька!». Ну, подойдешь, купишь, а потом подумаешь: не случайно все это, не случайно… — Но ведь это и все остальные слышат! Если у вас так называется коктейль! — Все слышат, да. Но о будущем в этот момент размышляю я один. «Бля-а-ди!» — заорали внизу. — «Ка-азлы!». Катька расхохоталась. — Ты представляешь, — выговорила она сквозь смех, — ты представляешь, если кто в этот момент размышлял о будущем? — А что, — сказал он, почесывая нос, как обычно делал в задумчивости. — Очень похоже на правду. …Теперь она не убегала от него вот так, сразу: надо было как следует попрощаться, чтобы не рвать по живому. Они никогда не пили перед близостью, но после нее, перед расставанием, — почти всегда. Рядом с его домом была забегаловка без названия, вечно пустое кафе с поразительной дешевизной: меню всегда было одинаковое — рассольник, котлеты, омлет с горошком, две водки на выбор — «Флагман» и «Гжелка», — еще какая-то бормотуха и непременный «напиток», розовый, блеклый и на цвет, и на вкус. Они стояли там по полчаса, — денег на китайские рестораны уже не хватало, да и ни к чему было их тратить на китайские рестораны. — Знаешь, почему тут такой тусклый свет? — спросил он однажды. — Маскировка? — Нет. Просто все эти люди — кассирша, бомж с бомжихой вон в углу, повариха тоже, — выловлены из Свибловских прудов, что на улице Нансена. — В смысле покойники? — Ну конечно. Ты заметила, что здесь цены, как пять лет назад? Теперь таких нет. — Что, рассольник тоже… из покойников? — Да нет, почему. Они нормально, честно работают. Просто человек, которого не устраивает текущая реальность, идет и топится в Свибловском пруду. Это место магическое, вроде Китеж-озера. После этого можно вернуться сюда, но уже в своем настоящем качестве. — А иначе никак? — Ну а как иначе? У вас тут нельзя просто так своим делом заниматься… Если хочешь быть самим собой и получать за это деньги — пожалуйста, Свибловский пруд. — Ты хочешь сказать… что я тоже не своим делом занята? — А ты хочешь сказать, что рисовать для таргет-групп и есть твое предназначение? Иллюстрировать статьи про MBA? — Наверное… — Нет, мать. Я о тебе лучшего мнения. — И что мне теперь, в Свибловский пруд? — Почему, не обязательно. Можно ходить сюда. После тридцатого посещения произойдут значительные подвижки. — И «Офис» закроется? — Может, и так, а может, еще что-нибудь откроется… Хотя, по совести говоря, вряд ли. Не такое сейчас время, чтобы открывалось что-нибудь… — И что, после смерти попадаешь в забегаловку? — Если всю жизнь хотел в ней работать, правильно кормить правильных людей, — да. А чего тут плохого? Может, кассирша всю жизнь была надзирательницей или вообще воспитательницей в детском саду, а ей хотелось приносить радость людям. — А эти двое тоже хотели быть бомжами? — Господи, да везде жизнь, — неожиданно громким и сильным голосом сказала бомжиха, обнимая бомжа. Больше всего ее поражали теперь эти совпадения реальности с их мыслями и разговорами. После они еще немного погуляли по Свиблову — он показывал ей район; удивительно уютны были желтые и красные окна, она всегда больше всего любила смотреть на вечерние окна и еще на листву, зеленеющую в свете фонаря. И кое-где она еще зеленела — только горящие фонари попадались все реже. — А это дом кружащегося мальчика, — сказал Игорь возле длинной серой семиэтажки, тянувшейся от метро до поворота на улицу Нансена. — Какого мальчика? — Такой особенный мальчик, я тебе его сейчас покажу. Но это ужасная тайна. — Где он кружится? — На втором этаже. Сейчас как раз… — Он взглянул на часы. — Он обычно с семи до десяти. Так что все увидишь. Они дошли до середины дома. — Отойдем, а то не видно… Лучше всего с другой стороны… Они перешли Снежную. На втором этаже, прямо над козырьком третьего подъезда, светилось окно, слева и справа темнели два тусклых квадрата. — Он, по-моему, один живет. Там должна быть двухкомнатная квартира, но ни в другой комнате, ни в кухне света нет. Сейчас, погоди. Пока смутно виден был только желтый шкаф, дешевый, из ДСП. Мальчик появился неожиданно. Он плавно протанцевал из глубины комнаты к окну, покружился с высоко поднятыми над головой руками и отвальсировал обратно, к невидимой противоположной стене. — Что он делает? — испуганно спросила Катька. — Не бойся, пожалуйста. Он хороший, безвредный мальчик, ыскытун. Просто танцует. — Что, учится? — Не знаю. Я уже довольно давно тут жить, иногда прогуливаться от страшное одиночество. Смотреть окна, изучать реальность. Пять месяцев уже. — А до того где был? — Неважно. — Мальчик опять появился в окне, и Катька заметила, что волосы у него на голове темные, кудрявые и какие-то высокие, как — читала она — бывает у запущенных душевнобольных, не дающих прикоснуться к своей больной голове. Они стояли вертикально, как колтун — или как будто поднялись от внезапного испуга. Лица мальчика не было видно, и вообще Катька не понимала, с чего Игорь решил, что это мальчик. Может быть, вполне взрослый мужчина. Но худоба, стройность, грация движений заставляла предположить, что он действительно юноша, почти подросток. Вот он опять удалился и опять подтанцевал к окну, и показалось даже… — Слушай, он не кивнул нам сейчас? — Нет, он всегда в этом месте отвешивает полупоклон. — Господи, что же он делает?! Давай, может быть, поднимемся к нему! Я боюсь. Никогда такого не видела. — А не бойся. Развлекается человек, у каждого свои причуды. — Может, он кому-то тайные знаки подает? — Да. Шахидам. Помешались все на тайных знаках… — Почему шахидам? Может быть, одиноким космическим скитальцам, которые летают к нам вроде тебя… он для них не гасит света… — Нет, это вряд ли. Мы по телевизорам ориентируемся. Телевизор легче запеленговать. Они еще несколько раз ходили смотреть на мальчика, и Катька один раз чуть не решилась подняться к нему, но в последний момент робела. — Мне кажется, это все-таки болезнь, — неуверенно сказала она. — Ну, если и болезнь, то не худшая. У нас с тобой, может быть, тоже болезнь. |