Онлайн книга «Эвакуатор»
— Ага. — И кто бы я был после этого? — Чеченец. — Ка-тя! Да неужели по человеческим меркам не следовало бы заживо зажарить такого борца, который вечером спит с русской женщиной, а ночью взрывает ее братьев?! — Следовало бы. Она соглашалась, не понимая, что говорит. Ее здорово колотило. — Черт, и не пойдешь никуда… Ка-тя! Ты что, всерьез предлагала мне сдаться? — Ага, ага. Да. — Да очнись ты! — Не могу. Игорь, две тысячи человек… две тысячи… ты понимаешь? Никогда столько не было, нигде… Хотя в «близнецах», кажется, было… Игорь, ну как так можно, а? Игорь, если ты знал и не сделал ничего, то как так можно, а?! — Говорят тебе, я не знал! Знаешь же ты, что завтра будет утро! — Н-не знаю, — повторяла она. — Не знаю. Теперь ничего не знаю. Он схватил ее за руку и потащил за собой. — Куда мы? — В сквер, не торчать же тут у людей не виду. — Я не пойду никуда, мне надо домой. — Сейчас, сейчас, пойдешь домой… Нам же надо поговорить, ты сама хотела поговорить. Они сели на лавку в сквере возле ее дома — она сама вызвала Игоря сюда, не опасаясь больше, что знакомые их увидят вместе; метро закрыто, центр оцеплен, доехать до Свиблова она не могла. Можно, конечно, было поймать машину, переплатить, по окружной добраться до него — но у нее ни на что не было сил. Она загадала: если он все-таки приедет, значит, есть хоть крошечный шанс, что он не из тех. И он приехал, и теперь они сидели у пруда, вокруг которого почти не было гуляющих — матери с детьми предпочитали сидеть дома. Чрезвычайное положение еще не было объявлено, но его ждали. Никто еще толком не понял, что произошло. Раньше после каждого теракта Катьке кто-нибудь звонил, советовались, обсуждали, что делать, — теперь, когда на месте Комсомольской площади зияла яма глубиной в три метра, телефон замолчал наглухо, телепрограммы прекратились по случаю траура, президентское обращение задерживалось. Катька не смогла пойти на работу, да вряд ли в «Офис» приперлась в тот день хоть одна живая душа: кому теперь-то было все это нужно? — Катька, — помолчав минут десять, чтобы она успокоилась, сказал Игорь. — Теперь-то ты понимаешь? Она кивнула. — Ты поедешь со мной? — На альфу Козерога? — Неважно. Долго рассказывать. Ты сама-то видишь, что здесь больше оставаться нельзя? — Вижу, — тупо сказала Катька. — Высморкайся. Ты говоришь глухим басом, как баба Яга из ступы. Она послушно высморкалась. У нее не осталось ни сил, ни воли. Скажи он ей сейчас «Садись в ступу, и полетели», — села и полетела бы, не зная, зачем и куда. — Ты мне все еще не веришь? — Почему, верю. — Ты понимаешь, что я не шахид? — Понимаю. — Катя! Кать, очнись! Через неделю здесь все развалится окончательно! — Вижу. — Ну так и поехали! — Куда? — Это неважно, я тебе говорю! Надо уезжать отсюда! — На чем? Он стукнул себя кулаком по колену и отвернулся. Катька смотрела на пруд, по которому плавали желтые каштановые лапы о пяти толстых пальцах, липовые сердечки, кленовые ладошки. Все взорвалось, и органы неведомых существ раскиданы повсюду. Надо было дожить до того, чтобы в каштановой и кленовой листве мерещились оторванные ручки. Листья осыпались лавиной, да и все сыпалось. Как это я раньше не замечала, что осень — взрыв, что повсюду валяется мертвое, только что бывшее живым? Как страшно листьям, но ведь нам страшней. У них есть какая-то надежда — деревья остаются, все продолжится; а где наши деревья? Рухнуло все, нет больше никакой опоры, ни самой призрачной вертикали. Куда и зачем бежать, если жизнь до такой степени ничего уже не стоит? Ветер может сколько угодно таскать листву по асфальту, по чахнущему газону, — живей она от этого не сделается. — Хорошо, — сказал он наконец. — Это уже против всех инструкций и вообще против совести. Но меня так и так отзывают, терять нечего. Я тебе покажу тарелку. Некоторое время до Катьки не доходило. — Ты же сказал, тарелок не бывает. — Неважно. Полное название ты все равно не поймешь. Считай, что тарелка. — Где она? — У меня на даче. В Тарасовке, по курской дороге. — В смысле? — В обычном смысле, в сарае. — Подожди. Откуда у тебя дача? — Кать, приди в себя, а? Почему у меня не может быть дачи? — Но ты же заслан. Ты что здесь, с пятидесятых годов? — Почему с пятидесятых? — Ну… когда давали дачи… — Кать, очнись. Купили мне дачу, чтобы было где хранить тарелку. Трудно, что ли? Где я, по-твоему, должен ее держать в городе? — Она… она очень большая, да? — Не очень. Но там стартовая площадка, там вообще все для взлета. Как я буду взлетать из Свиблова? С крыши, как Карлсон? Она сама по себе компактная, я мог бы ее хоть под кроватью держать. Но нужно пространство, чтобы… ну, старт и все… Катька смотрела на него внимательно и испуганно. Он не шутил. — И когда мы едем? — Поедем завтра. — А что я дома скажу? — Не знаю. Что хочешь. Учти, у тебя остается шесть дней. И взять я могу только пятерых — плюс Полька. — Итого мне надо набрать еще троих. — Да. — Нет. Я не могу решать, кому спасаться, а кому сдохнуть. — Тогда все сдохнем. — Может, еще и не все. — Ну, не знаю. Если хочешь, давай поэкспериментируем. Кто-то, конечно, уцелеет. Кто-то даже будет мародерствовать. Жилплощадью торговать. Освободится много жилплощади, и она капитально подешевеет. — Ты-то откуда все это знаешь? — Я, Катя, эвакуатор. Я этого навидался больше, чем ты можешь себе представить. Вот уже где у меня все это. И самое жуткое, что уезжать все равно придется. Сама запросишься. Человеку гораздо трудней умереть, чем он себе представляет. Только тогда уже все будет очень сложно. И добираться, и стартовать. — Послушай! А ты не мог бы нас эвакуировать… ну, скажем, в другую страну? — Куда? В Африку? — Почему в Африку. В Штаты, например. — А-а. Наш муж нас все-таки уговорил. — Ну, правда, почему не туда? — Потому что туда у меня нет возможности, извини. У меня нормальный межпланетный корабль, а не «Дельта эйрлайнс». Хочешь туда лететь — лети, оформляйся, но не советую. Там тоже уже началось, а за неделю так продвинется, что как бы они сами сюда не побежали. Остается, конечно, Австралия — но это, сама понимаешь, не вариант. |