Книга Утомленная балом, страница 21 – Елена Лебедева

Внезапно она оживилась.

Красивая пара пролетела совсем близко, оставляя шлейф из симпатии и взаимных улыбок. Лиза сразу узнала Митю, но девушку рассмотреть не успела, так стремительно пронеслись танцующие. Она выпрямилась, вытянула шею, внимательно следя за залом и ожидая нового появления пары.

И вот снова вихрь из шуток, комплиментов и смеха!

Лиза напряглась всем телом.

«Боже! Нет, это невозможно!»

Рядом мелькало знакомое лицо, — счастливое и сияющее, — миловидная девушка смеялась звонко, и смех ее словно искрился. Панин тоже казался веселым, а Лиза ожидала видеть его печальным. Теперь от отчаяния не осталось и следа. Лиза негодовала.

Только что человек клялся в любви, и вот он любезничает с ее родной сестрой! Фарс!

Звуки музыки перестали быть громкими и наконец совершенно затихли. Лиза увидела, как Панин подвел Аннушку к матушке, и как щебечущая сестра цепко ухватилась за Митю.

Лиза не замечала, что Митя совершенно не слушал Анну, а погрузился в свои мысли и отвечал на вопросы только из вежливости. Митя некоторое время беседовал со старшей Нелицкой, потом откланялся и, бросив быстрый взгляд на Лизу, не спеша проследовал к выходу.

«Анна в самом деле серьезно увлечена Паниным, — поразилась Лиза, — все в ее взгляде, жестах и поведении указывает на это!»

Выпорхнув из кресла, Лиза направилась к Нелицким. Александра Александровна раскраснелась после кадрили и была возбуждена:

— Лиза, друг мой, ты не танцуешь? Неужели мсье Вересов не позволяет тебе сегодня других кавалеров? То ли дело Натали Пушкина… Подумать только! Дантес не отходит от нее ни на шаг!

— Я уже танцевала сегодня. Николенька вовсе не запрещает мне…

— Хорошо, хорошо! Друг мой, но ты грустна, от чего же? Здесь такое веселье!

— Я не слишком хорошо себя чувствую. Возможно, начинается простуда.

— Не дай-то бог! Нет, дружочек, ты просто устала, — проговорила Нелицкая, взяв руки дочери в свои, — ты не больна, к счастью. Жара нет. Но не танцуй больше.

— Да, матушка, конечно.

Лиза вплотную подошла к Анне.

— Сестрица, — зашептала она озабоченно, — мне нужно сказать тебе нечто важное.

— Что же? — Аннушка говорила громко, энергично обмахиваясь веером.

— Тише, прошу тебя. Надобно поговорить. Ну же, Аннушка! Это важно!

— Это действительно так важно? — Аннушка последовала за Лизой, которая нашла укромное местечко за колонной. — Что ты хотела сказать? Что за секреты?

— Видишь ли, милая… Хочу поговорить о Панине. Панин — талантливый комедиант и не принесет тебе ничего, кроме слез.

— Но он приветлив со мной и так чудесно ухаживает!

— Показное. На деле Панин другой. Ты даже не представляешь, на что он способен!

— Не говори так. Я ведь люблю этого человека, — Аннушка перешла на шепот.

— Я знаю, милая, знаю. Поэтому и предупреждаю тебя.

Аннушка не могла поверить в то, что услышала. Она ожидала от сестры поддержки. А вместо этого Лиза говорила такое, от чего Анна негодовала.

— Милая сестрица, не увлекайся этим человеком!

Сказанная Лизой фраза была последней каплей.

— Не желаю ничего слышать!

Подхватив многослойную ткань юбки, Анна поспешила к выходу. Не будь на балу Натали Пушкиной, все взгляды обратились бы к сестре, так живописно выглядел ее внезапный уход.

Лиза сорвалась с места: «Нужно догнать Анну!»

Едва поспевая за рассерженной особой, летящей по мраморным ступеням вниз, Лиза пыталась ее вразумить:

— Анна, вернись. Сейчас же перестань сердиться. Скоро ты увидишь, что неправа!

Накинув на плечи шубу, которую своевременно подал швейцар, Лиза поспешила в карету.

Там, забившись в угол, рыдала растрепанная сестра. Анна сейчас совсем не напоминала милого белокурого ангела, коим была, будучи в хорошем расположении духа. Лиза знала, что Анна не настроена выслушивать нравоучения, но все-таки продолжила разговор.

— Пожалуйста, Аннушка, пойми. Жизнь — это не вечные балы, толпы кавалеров и удовольствия.

— О, нет! Лиза, не будь такой противной. Ты сама давно ли замужем? Можно подумать, ты никогда не была молодой.

— Для тебя окружающий мир раскрашен яркими красками, так и должно быть! Но у времени, как и у радуги, есть цвета. В детстве и юности много солнца. Ты радуешься новому миру и не замечаешь полутонов. Но позже, с годами, время приобретает и другие оттенки. Я не могу допустить, чтобы ты была несчастной.

Злой огонь в глазах сестры сменился беспокойством. Она перестала плакать.

— Ты говоришь так, словно познала тайны мироздания, — Аннушка сверлила Лизу прямым взглядом. — Признайся, ты несчастлива сама, и я догадываюсь о причине твоих страданий! Вересов… Он тебя не любит?

— Какой вздор! Николенька меня любит!

— Тогда почему ты последнее время настолько печальна, что даже прислуга это заметила? Что случилось?

— Семейная жизнь непроста. Болеют дети, муж слишком занят и часто отсутствует. Я волнуюсь, и это ты прочитала на моем лице, но никак не страдание.

Анна упрямо твердила:

— Вероятно, правда настолько ужасна, что…

— Хватит, мадемуазель. Какой вздор ты вбила себе в голову? Надеюсь, ты не будешь повторять этого при матушке?

Анна насупилась, губы капризно подрагивали. Но через мгновение она была прежней: ни гнева в глазах, ни агрессивности в чертах лица. Само очарование и кротость.

— Конечно, нет, милая. Зачем посвящать в наши тайны матушку?

— И что это за тайны, позволь узнать? — удивилась Лиза.

— Твоя тайная любовь, — выпалила Анна.

Лиза не ожидала такой проницательности от сестры. Может быть, Анна решила ее проверить? Ведь с точки зрения неопытной девицы все страдания на земле связаны только с любовью.

— Моя тайная любовь? — Лиза возмутилась. — Что за вздор! Сестрица, ты читаешь много французских романов.

Но Анна стояла на своем:

— Согласись, Лиза, это самое верное объяснение.

Лизе не пришлось изливать душу; к карете подходил Николай Степанович об руку с тещей.

— Мсье Вересов, вы были правы. Обе здесь, — Нелицкая выглядела уставшей, обращаясь к зятю. — Хорошо, что не пустились в розыск, а сразу поспешили к выходу.

— Лиза, что за ребячество, в самом деле? — усаживаясь рядом, Николай Степанович завладел рукой жены и поднес к губам. Потом стукнул в стенку кареты, туда, где должен был находиться кучер, и крикнул:

— Трогай!