Онлайн книга «Пять дней»
— У меня тоже. — Может, придумаем что-нибудь вместе? — Не возражаю. Ричард улыбнулся, произнес: — Итак… хотите, покажу, где я намерен жить? — Вы переезжаете в Бостон? — Да, буду жить здесь неподалеку, на углу Бикон-стрит и парка Бостон-коммон. — И когда же, если не секрет? — В другой жизни, — ответил он, глядя мне прямо в глаза. Глава 4
Пусть я мало знаю мир за пределами восточного коридора США, но мне трудно представить, чтобы где-нибудь я встретила нечто более совершенное, чем идеальный осенний день в Новой Англии. Особенно такой, как сегодня, в эти предвечерние часы. Солнце еще сияет, и парк в его предзакатных лучах пылает всеми оттенками меди. Небо чистое, беспримесной голубизны. Легкий ветерок, предвестник уходящего лета и надвигающихся холодов мрачной зимы. Украшающая парк листва — взрыв дивных осенних красок. Дубы, убранные в багрянец и золото, искрящиеся вязы. — Листва расцвечивает парк, не так ли? — спросила я Ричарда, когда мы пересекли Бикон-стрит и вошли в Бостон-коммон. Задай я этот вопрос Дэну, он закатил бы глаза и обвинил меня в умении ставить собеседника в невыгодное положение, щеголяя «умными словечками». Ричард же просто улыбнулся и сказал: — «Расцвечивает» — хорошее слово. Более поэтичное, чем «украшает», «наряжает» или «декорирует». — «Декорирует» я бы уж точно никогда не употребила. — Смотря в каком смысле его употреблять. Например: «В далекие времена парк Бостон-коммон декорировали трупами казненных, свисавшими с деревьев». — Господи помилуй, где это вы вычитали? — Давным-давно, на заре истории нашей страны, Бостон-коммон — наш первый общественный парк в эпоху колонистов — также являлся местом проведения публичных казней через повешение. Пуритане, отличавшиеся крайней строгостью нравов, считали, что публичная казнь — отличный пример наказания преступника в назидание другим членам общины. — И вам известно точное место казней? — спросила я. — В парке есть где-нибудь старое трехсотвосьмидесятилетнее дерево с табличкой, информирующей посетителей, что это святилище смертной казни в Америке? — Я склонен сомневаться в том, что бостонское ведомство по туризму готово продвигать эту идею. — А в Салеме можно увидеть то место, где ведьм истязали и конечно же сжигали. — Здесь, в этом парке, тоже повесили одну ведьму, Энн Хиббенс, в тысяча шестьсот пятьдесят шестом году. — Откуда вы знаете? — История — мое хобби. Особенно американская история эпохи колонистов. А жители Салема раскручивают историю про охоту на ведьм по одной простой причине: они понимают, что, популяризируя данный аспект американской готики, который всем нам так импонирует, они могут заработать на туристах кое-какие денежки. В каждом из нас живет Эдгар Аллан По. Любовь к театру ужасов, к причудливому и пугающему. Мы верим — и это конек всех евангельских христиан, — что грядет Апокалипсис, что наши «дни сочтены», что не сегодня-завтра — это лишь вопрос времени — Четыре всадника Апокалипсиса появятся и возвестят о возвращении Иисуса Христа и восстановлении Его царства на земле и что все утвердившиеся в вере вознесутся на небеса, а мы, все остальные, безбожники, будем доживать свои дни в вечных муках. — Однако еще вчера вы отстаивали семейные ценности, о которых без умолку твердят евангелисты, причем вещали как истинный республиканец. — Почему вы решили, что я республиканец? — Вы это отрицаете? — Несколько раз я голосовал как независимый избиратель. — Но за демократов никогда? — Раз или два. Хотя мне их программа не близка. Впрочем, как и программа новой Республиканской партии, которая мне кажется радикальной и бесчестной. — Так вы, получается, кто у нас по своим политическим убеждениям? — Трудно сказать. Запутался. Теперь уже и не соображу, к кому я отношусь. — Знакомое чувство. — Вы говорите о политике? — Вообще обо всем. — «Нет дороги домой». [38] — Точно. Как у Дилана, да? — Абсолютно. — Вам нравится Дилан? — Конечно. И вас это удивляет, да? — Вы услышали в моем голосе удивление? — Да. — Я приятно удивлена. — Потому что я седой, стареющий мужик, который одевается как гольфист-любитель… — Если вам не нравится ваш стиль… — Знаю. Нужно его изменить. — Потом, глядя вдаль, он добавил: — Прекрасный денек. Просто идеальный. — Я тоже подумала об этом минуту назад. — Интересно, британцы были столь же очарованы здешней осенью, когда стояли лагерем в этом парке в период Войны за независимость? — А вы знаток истории Колонии Массачусетского залива, мистер Коупленд. — Зато дома, когда бы я ни упомянул какой-нибудь исторический факт, жена непременно указывает мне, что я щеголяю своей эрудицией. — Это печально — печально и вполне типично. Мой муж говорит мне то же самое, если моя одержимость лексикологией вдруг проявляется слишком ярко… — Вообще-то, он должен бы гордиться этим. — Чем? Тем, что его жена не выпускает из рук словарь? — Неужели он не понимает, что эта любознательность, потребность узнавать что-то новое — это выражение… Теперь он оборвал свою мысль на полуслове. — Продолжайте, — попросила я. — Что вы хотели сказать? — Я могу говорить только за себя. Видите ли… я потому так много читаю, постоянно лезу в книги… в общем, это своего рода лекарство от одиночества, да? — Пожалуй. Несколько минут мы шли молча. — В общем, как я говорил, — нарушил молчание Ричард, — британцы использовали территорию парка в качестве лагерной стоянки. И казни через повешение здесь продолжались до тысяча восемьсот семнадцатого года. Да, а в тысяча семьсот тринадцатом году здесь произошло крупное восстание: в городе не хватало продовольствия, и народ взбунтовался. А вам известно, что в тысяча шестьсот шестидесятых пуритане здесь повесили одну женщину за то, что она проповедовала квакерство — вот до чего они были фанатичны. И… о боже, только послушать меня. Распинаюсь, как на викторине, где нужно за минуту рассказать все, что тебе известно об истории бостонского парка. |