Книга Цепь измен, страница 43 – Тесс Стимсон

Зевнув, Хоуп высовывает малюсенький розовый кулачок. Анна гладит его, и миниатюрные пальчики раскрываются, как морской цветок, и снова смыкаются вокруг пальца Анны. Она поднимает на меня взгляд и одаряет лучезарной улыбкой.

И я так хочу.

Эта мысль — глубинная и неожиданная — выбивает меня из колеи. Я принимаюсь возиться с дезинфицирующими препаратами. Гормоны, только и всего. Я же не хочу детей. И никогда не хотела.

— Элла, — с тревогой в голосе произносит Анна. — Не могли бы вы подойти на минуту?

Осматриваю девочку. Инстинкт Анны работает безотказно. Что-то в самом деле не так, я чувствую. Ничего очевидного, но…

— Джина, — подзываю я дежурную медсестру. — Как она ела?

— Вообще-то сегодня неважно.

— Стул?

— Один раз, сегодня утром.

Осторожно ощупываю животик Хоуп. Вздутие и покраснение. Чуть повышенная температура. В сознании звонит тревожный колокольчик. У нее не должно этого быть: НЭК обычно возникает в первые две недели жизни, часто после того, как мы вынимаем питательную трубку и начинается грудное кормление, но…

— Мне нужен анализ кровяных клеток, полноформатное визуальное представление, полный клинический анализ крови и рентген брюшной полости, — отрывисто командую я. — И определитель кровянистости стула.

Кивнув, медсестра забирает Хоуп из рук матери и осторожно помещает назад в инкубатор.

— Что случилось? — нервно спрашивает Анна.

— Возможно, ничего страшного…

— Элла, пожалуйста, скажите, что?

— Помните, мы говорили о множестве испытаний, предстоящих таким малышам, как Хоуп? — осторожно говорю я. — Так вот, одно из них — желудочно-кишечное заболевание, которое называется «некротический энтероколит», или «НЭК».

Ее глаза расширяются от ужаса.

— Микроб, пожирающий плоть? О Господи, она же умрет, да? Именно это вы и пытаетесь мне сказать…

— Анна, успокойтесь. Ничего подобного я вам не говорю. Вы перепутали с некротическим фасцитом, а это совершенно другое. Забудьте о том, что вы читали в газетах. НЭК вызывает инфекцию и воспаление в кишечнике, однако заболевание хотя и серьезное, но довольно распространенное у столь маленьких детей.

— Она поправится?

— Пока мы даже не знаем, есть ли у нее НЭК, но если есть, не волнуйтесь — он вполне излечим. Большинство детей полностью поправляются и в дальнейшем не испытывают никаких трудностей…

— А если нет…

Я беру холодные ладошки Анны.

— Ей всего-навсего пять недель и один день, милая, — мягко говорю я. — Если бы вы носили ее, у вас было бы лишь двадцать восемь недель беременности. Вы же понимаете: гарантий нет. Но мы будем стараться ради нее изо всех сил и потому для паники нет причин. Уверена, ваша дочка справится.

Через пару часов просматриваю рентгеновские снимки. Я надеялась, что окажусь не права, однако предварительный диагноз подтвердился наличием повышенного содержания газа в стенках кишечника и воздуха в брюшной полости. Дело серьезное, и все же у меня нет оснований полагать, что Хоуп не поправится. Переведем ее на внутривенное питание, антибиотики и назогастральный дренаж. Ее состояние сразу должно начать улучшаться.

Но этого не происходит. Антибиотики замедляют болезнь, но девочке, без сомнения, становится все хуже. Я в больнице по сорок восемь часов, изредка, когда есть чуть-чуть времени, дремлю на диванчике в кабинете. На третий день живот Хоуп так раздувается, что мешает дыханию, и у нас не остается выбора, кроме как опять подключить систему искусственной вентиляции легких, чего я до сих пор старалась избегать.

— Вы можете сделать хоть что-нибудь? — слезно молит Анна. Дин хватает меня за руку.

— Вы же ее не кормите! Она умрет от голода, если это будет продолжаться!

— Она вовсе не голодает, Дин, — объясняю я, осторожно высвобождая руку. — Она получает все питательные вещества внутривенно. Чтобы зажить, ее живот должен находиться в покое. Понимаю, страшно видеть, что ее не кормят, в первую очередь потому, что она такая крошечная. Но я клянусь: это лишь для ее блага.

— А что, если она не поправится? — продолжает допытываться Дин. — Если ей не станет лучше?

— Если вскоре ей не станет лучше, возможно, единственным выходом будет операция, — тихо отвечаю я.

Я оказалась между молотом и наковальней. С одной стороны, я не хочу оставлять Хоуп на внутривенном питании дольше, чем жизненно необходимо, из-за опасности нозокомиальных инфекций или других осложнений. С другой стороны, не хочу оперировать столь маленького ребенка — пока, во всяком случае, это не станет единственным выходом. Очень велика опасность, что девочка не переживет потрясения, вызванного анестезией и хирургическим вмешательством.

Однако если ничего не предпринимать, ее кишечник перфорирует. Тогда фекальные массы попадут в брюшную полость, инфекция стремительно поразит жизненно важные органы, и Хоуп точно умрет.

— Сколько мы будем ждать? — спрашивает Дин.

— Прошу вас, Дин. Оставьте решение данного вопроса мне, — говорю я с большей твердостью, чем в самом деле чувствую.

Возвращаюсь к дежурству у кувеза; меня переполняют дурные предчувствия. Почему-то прежде даже в самых тяжелых ситуациях, когда стоял вопрос о жизни и смерти, я каким-то образом инстинктивно знала, что делать. Когда вмешаться и когда остановиться. Когда применить лекарства — и когда позволить природе справиться самой. Когда пытаться реанимировать — и когда отступить, что тяжелее всего. Конечно, я не могла всегда действовать безошибочно, однако умела в один миг взвесить все «за» и «против» и понимала, какой путь единственно верный.

И вдруг я начала спотыкаться. Я понимаю, что слишком много думаю над этим случаем. Я слишком сблизилась со своим пациентом. Остается только молиться, что в критический момент инстинкт возьмет верх и подскажет решение.

Еще одна бессонная ночь в больнице, каждые тридцать минут — осмотр Хоуп. К шести утра на следующие сутки ее состояние, наконец, стабилизировалось, однако по-прежнему отсутствуют признаки улучшения.

Смотрю, как ее грудка вздымается и опускается с помощью аппарата искусственного дыхания. Во всяком случае, ей не становится хуже. Быть может, ситуация понемногу выправляется. В конце концов, девочка родилась глубоко недоношенной. Нет смысла подвергать ее дополнительным травмам хирургии, если антибиотики справятся с болезнью.

А если ее кишечник, ослабленный бушевавшей несколько дней инфекцией, вдруг начнет пропускать — или уже пропускает…

Меня накрывает холодная волна паники.

Боже милостивый, только не сейчас!

Изо всех сил стараюсь удержать чудовище в узде. Я знаю его симптомы: выброс адреналина, болезненное покалывание в руках и ногах, теснота в груди, учащенное дыхание. Я просыпаюсь из-за него каждую ночь, иногда по два-три раза, в холодном поту и с бешено стучащим сердцем. Дошло уже до того, что я боюсь ложиться спать и всю ночь сижу в кресле в гостиной, уставившись в тупой телевизор, пока, наконец, утомление не одолевает меня и я не погружаюсь в беспокойный сон.