Онлайн книга «Любовник из провинции. Наваждение»
Она смотрела на его упругие губы - лук Купидона, на его еще пылающие жаром скулы, на волосы, крутыми волнами спадающие на гладкий лоб... Лицо, которое стало главным в ее перевернутом мире. ... Митя, Митя, шептала она этому спокойному сейчас лицу, я люблю тебя и буду любить всегда... Ты - мой муж, Митя, но никто не узнает об этом. Я одна буду знать это и беречь... И вдруг заснула, прежде, чем закрылись глаза. Когда она проснулась, серая пелена за окном уже просвечивала голубизной от восходящего, но еще невидимого солнца. Комната тихо наполнялась утром и стали четко вырисовываться чужие предметы,- мебель, трюмо, окно, распахнутое в ширь неба, а у нее дома - купы деревьев затемняют всю ее светелку... Все было чужим и как бы враждебным. Она села в постели и сразу же отразилась в зеркале напротив: растерянный взгляд, встрепанные волосы, большие висячие груди и белые прямые плечи. Она себе опять не понравилась. И взглянула на Митю, - видит ли он ее? Но он спал, откинув простыню, открыв безволосую загорелую грудь с двумя темными сосками и впалый живот, по которому струйкой от пупка бежал темный ручеек волос, расходящийся ниже... ТУДА она не посмотрела. ... Мой муж, Митя, снова сказала она и вдруг поняла, что испытывает сейчас к нему скорее материнскую любовь, нежели женскую. Он был так спокоен во сне, так юн, не мужчина, а мальчик лежал, невинно обнажившись. Вера вдруг безудержно стала целовать его грудь, прикасаясь нежно губами к соскам, и почувствовала, как он напрягся... Она посмотрела ему в лицо, - оно еще было затуманенным, но Митя уже открыл глаза, и простыня, там, внизу, стала приподниматься... Зачем она поцеловала его! Когда он спал, то был так прекрасен!.. Подчиняясь его необузданному, внезапному как смерчь, желанию, она, уже безвольно лежа на спине и принимая его в себя, с сожалением почувствовала, как уходит светлое, почти материнское чувство, и она наполняется, как и он, неистовством и желанием, даже сквозь боль. Как покорна она была! Это приводило его в восторг. Но покорна не расплывчатостью Елены Николаевны, а покорностью норовистой кобылицы, которая еще остерегается своего наездника, но уже готова взбрыкнуть и выкинуть его из седла. Вера собралась на работу и он не смог ее уговорить остаться. Митя сварил кофе, принес ей в постель. Отвел в ванную и пока она принимала душ стоял в дверях полностью обнаженный, куря сигарету и обсуждая с ней меню обеда, который собирался приготовить для нее. А она, посконная деревенщина, стеснялась и его и своей наготы, - поворачивалась как бы невзначай спиной, боком, прикрывала опять-таки будто случайно груди. Он заметил: зачем ты горбишься? Ты стесняешься своей груди? Но она изумительна, дурочка! Ходи, выпрямив спину, и все мужики с ума посходят. Он засмеялся, подошел к ней и, протянув под душ руку, погладил одну из ее грудей. Глаза у него загорелись и он сказал, бросив сигарету в раковину: а не принять ли мне душ с тобой?.. Она тут же выключила воду, будто не услышав, и вышла из ванны, попав к нему в объятия, где он надолго задержал ее, и опять она была ему покорна. Наконец-то она была у входной двери. Он поцеловал ее в щеку и попросил прощения за то, что не провожает, - конспирация, - скривился он, - пока... Что поделаешь. По дороге на работу ей казалось, что день там будет для нее невыносимым. Но случилось наоборот. Каждая мелочь оказалась окрашенной по-новому, потому что была уже ПОСЛЕ... И во всем, в каждой мелочи был Митя. Среди дня вдруг раздался звонок, которого она ждала с первой минуты прихода на работу. Митин голос был другим, чем утром, когда он провожал ее до двери, - он сказал: девочка моя, я умираю. - и бесстыдно выдохнул: я хочу уложить тебя в постель... Она вспыхнула, как могут вспыхивать рыжие: огненным цветом, и шепотом ответила: я - тоже. Если смогу - уйду сейчас. - Смоги, - взмолился он. И оба замерли от жгучего яда, вошедшего в им в плоть и кровь. Яда желания. Она шла до митиного дома пешком. Заходила в магазины, покупала всякую дребедень - просто так, от счастья, - в цветочном магазине купила букет цветов, который отдала через несколько минут девочке со скакалкой, даже не удосужившись понять, - обрадовалась та или нет. А почти у дома Мити выбросила в урну носовые мужские платки, которые вдруг захотелось купить. Мужу. И за эти все покупки стыдила себя и стыдилась их. На шестой этаж она поднималась пешком, - у лифта колготился народ и вполне вероятно тот самый Казаков - холостяк, к которому она "ходит". Она рассмеялась. Митя дал ей ключи и она, открыв дверь, увидела Митю, ждущего ее у знаменитой теперь вешалки. Но он не бросился ни на нее, ни к ней. Сегодня он был совсем другим. Нежным. Он сказал: я так скучал о тебе, если бы ты не пришла еще десять-пять минут, бросился бы встречать,- и прислонился головой к ее плечу. Она вдруг погладила его по волосам, удивившись своему этому жесту, так же, как и сегодняшнему митиному состоянию. ... Митя, Митя, - сказочник и режиссер!.. Мальчик-с-пальчик, уводящий бедняжку Гретель к пряничному домику. О торжественно ввел ее в столовую. За обедом, который сам и подавал ( суп из всего, что можно сварить, "ершс", - вспомнил Митя незабвенного Жоржика: карп запеченный в майонезе с зеленью, кофе с коньяком), он рассказывал о своем походе на рынок, о том, как и что там продается, сознавшись, что больше всего он любит рынки и шлянье по ним, и что в воскресенье они вместе пойдут туда. Так они обедали, болтали и Вера, следя за ним, подумала, что Митя талантливо и самозабвенно играет роль ее мужа, настолько искренне, что и она начинает не только подыгрывать ему, но и вживается в эту роль, которая отдана другой, по праву. Ведь она, Вера, сидит на чужом месте, ходит по чужим половицам, и как в той сказке о медведях, находясь в чужой постели, вынуждена будет бежать из нее при появлении истиной хозяйки. Хотя Митя сделал все, чтобы присутствие другой, настоящей, никак не чувствовалось в квартире. После обеда они не помчались как оглашенные в постель, а сидели на диване, прижавшись друг к другу, и курили. И Митя вдруг сказал: я о тебе часто думал там... Вера улыбнулась и улыбка почему-то получилась снисходительной и это огорчило Митю. Но, положа руку на сердце, - огорчился он раньше, - когда ни с того, ни с сего соврал. Он заупрямился: нет, это правда. Тебе кажется, что я придумываю, хочу себя реабилитировать? Нет. Я думал о тебе странно: никогда и всегда... А изредка совсем реально, - будто рядом не жена, а ты... И знал, что увижу тебя здесь и все будет примерно, как сейчас. |