Онлайн книга «Дневник новой русской - 2. Взрослые игры»
|
— Не ешь нарцисс! — закричала Мура. Что?.. Человек не виноват, если нарцисс из вазы склонился прямо к нему в тарелку, каждый может перепутать. Потом Мура отправилась учить историю, а я пошла спать. 27 марта, суббота Этот день — наказание мне за то, что я слишком много о себе воображаю. Я все утро считала, что Мурка в школе, а она, оказывается, завалялась в своей комнате и притворилась, что ее нет. Мурка не пошла в школу, потому что, когда я вчера ушла спать, произошел жуткий, леденящий душу случай из Муриной жизни. Мура села учить историю, а антицеллюлитную банку присосала к себе, чтобы банка пока вытягивала из нее целлюлит. А сама Мура буквально сразу же задремала — такая интересная была история. Утром Мура проснулась, а на целлюлите синяк. И вот теперь Мура не может сидеть на уроках, а дома она ничего, может сидеть. Как только я вышла из дома (решила, что нам с Мурой не помешает шоколадный тортик), на мобильник позвонила мама: — Что случилось?! Почему Мура дома? — Проспала. — Не обманывай меня! У ребенка синяк! Когда я вернулась домой, мама была уже у нас, а обмотанная шарфами Мура сидела с градусником под мышкой и ватными палочками в носу. Мама считает, что мазь от насморка сначала нужно намазать на палочки, потом вставить в нос и долго так сидеть, только тогда помогает. — Зачем? — спросила я. — У нее же просто синяк на попе… — Как зачем?! Если ребенок не пошел в школу, его нужно лечить. К шести вечера Мура уже не могла сидеть даже дома. — Ребенку положена культурная жизнь: один раз в неделю театр, один раз Филармония, один раз музей, — сказала она. — Мура, пойдем, пойдем скорей в Филармонию, — обрадовалась я, отложив в сторону бутерброд с колбасой, сыром и соленым огурцом. Мура кивнула головой. — Когда-нибудь обязательно пойдем. А сейчас я предлагаю провести монетизацию моих культурных льгот и дать мне триста рублей. Мы с девочками идем на дискотеку. — Почему именно триста? Сто тоже будет хорошо. Лев Евгеньич просительно тявкнул насчет сыра с моего бутерброда, и Мура тоже просительно тявкнула. — Ты мне предлагаешь на сто рублей жить-проживать? — возмущенно сказала Мура. Лев Евгеньич тявкнул и протянул лапу, и Мура тоже протянула лапу. Решила так: Льву Евгеньичу не дам сыра, Муру не пущу на дискотеку. Тем более не дам триста рублей и не разрешу возвращаться с дискотеки позже половины одиннадцатого. Лев Евгеньич доел сыр с моего бутерброда и положил на меня лапу в смысле колбасы. — До свидания, приятно было с вами пообщаться, — сказала нам Мура, получив триста рублей, и была такова. Лев Евгеньич проглотил колбасу и взглядом покушался на соленый огурец, но уж это нет — я тоже умею бороться за свои права. Мура ушла на дискотеку, а я осталась дома. Не потому, что мне некуда пойти, а потому, что я мать. Пусть Мурка не думает, что раз у меня такая внезапно бурная личная жизнь, то я упустила ее из виду и ничего не замечаю. Наоборот, я все замечаю. Мурка влюблена. Ей только кажется, что она шепчет в телефон, а на самом деле она орет, как пожарник! Я слышу, как она говорит по телефону «этот человек» и обсуждает его поступки. Например, такое: «Я сказала этому человеку, что голодная, а он позвал меня к себе домой обедать. Значит, я ему точно нравлюсь! Я же не приглашаю к себе на обед всех, кто хочет есть!» Я уверена, что «этот человек» — мальчишка из Муриного класса, и все это детская чепуха, но все же… А несколько дней назад, вечером, часов около восьми, я увидела, что Мурка сосредоточенно рвет зубами полиэтиленовый пакет. — Мура, зачем? — Я делаю шуршалку, — объяснила Мура. Изготовив шуршалку, Мурка начала метаться по квартире — шуршала шуршалкой около телефонных трубок, проверяла, какой телефон лучше шуршит. — Теперь я могу позвонить, а потом пошуршать и сделать вид, что связь прервалась. — Мура, кому позвонить? И пошуршать? — Любому человеку, кому захочу. Ловко? Ловко. Можно сказать, замечательная мысль. Я бы тоже могла позвонить Андрею с этой шуршалкой: послушать его голос, пошуршать и сделать вид, что связь прервалась. Из-за всего этого я и осталась дома в субботу. Мурка ушла на дискотеку. А у меня есть один нехороший план. Нечестный план, гадкий план, план, который опозорит меня навсегда. Я подбиралась к синей тетрадке с горестным недоумением. Неужели это я собираюсь заглянуть одним глазком в чужой дневник? И удостовериться, что моей дочери ничего не угрожает? Кто же я после этого, интеллигентный человек или мать? В общем, пора признаться самой себе — я мать. И как мать я хочу заглянуть в Муркин дневник, не в школьный, — туда я как раз не хочу заглядывать, а в ту синюю тетрадку, которая лежит у нее на столе, или под кроватью, или в куче одежды. Приняла решение. Мурка еще совсем ребенок. Синяя тетрадка лежала между книгами «Волшебные сказки» и «Приключения Травки». Она ребенок, а я интеллигентный человекомать. Загляну в тетрадку одним глазком и сразу же закрою. Вот что было в синей тетрадке: «…пишу на истории. Боря на перемене был унылый не смотрел в мою сторону. Мою предпоследнюю любовь тоже звали Борей. Сегодня Боря все время спрашивал что случилось, но я молчала поскольку сказать было нечего. У меня уже месяц как не было новой тряпки. В голову лезут разные дурацкие мысли, что Надька красивей меня». Так я и знала… слава богу, детский сад. Я уже совершенно успокоилась и хотела закрыть тетрадку, хотя у меня еще оставался один вопрос: может быть, моя дочь Мура умственно отсталая? Я имею в виду отсутствие в тексте знаков препинания и возмутительную фразу про отсутствие новых тряпок. А новая куртка неделю назад, это что?!. К тому же, если человек уже совершил позорный поступок и залез в чужой дневник, было бы глупо не воспользоваться плодами своего преступления и не прочитать еще пару страниц, чтобы уже точно не волноваться за ребенка. Чтобы окончательно убедиться, что вся эта невнятная болтовня по телефону, шуршалка, таинственность, томность — обычные девчоночьи глупости. На следующих трех страницах были нарисованы платья, джинсы, купальники и почему-то шляпки. А после платьев, джинсов, купальников и шляпок было написано: |