Онлайн книга «Дневник новой русской - 2. Взрослые игры»
|
Вот мои домашние заготовки для беседы с Муриными учителями разных лет: 1. Эйнштейна выгнали из школы за то, что он не умел писать (это не совсем так). 2. Ленин так и не закончил университет (в этом я не совсем уверена). 3. Большие политики современности учились неважно (откуда мне это знать?). И это только начало, у меня еще много чего есть. К тому же я профессионал и всегда во всеоружии правил продуктивного общения. Претензии к Антоше были такие: на уроке съел лист бумаги в клеточку и не всегда делает домашние задания, говорит — просто не успевает, смотрит сериалы. — Ну… он у нас бумагоед… — Вы разгильдяй, — ласково сказала учительница. — Почему я разгильдяй? — испуганно спросила я. — Я пошутила насчет бумагоеда!.. Оказалось, это она не мне, а Антоше. — Антоша, вам не нужно питаться бумагой в клеточку. Никто никогда не отнимет у вас вашу записку, никто не будет читать вашу записку вслух, — сказала Антоше учительница. — Идите погуляйте, Антоша. Антоша выскочил за дверь. — Не вздумайте его ругать. Дом ребенка — это его крепость, и он должен знать, что родители всегда его поймут. Я была готова ко всему: поддакивать, защищать Антошу, апеллировать к примерам Эйнштейна и Ленина, но не была готова к тому, что я уже попала в мир иной. В мир, где учительница называет Антошу на «вы» и велит родителям любить и защищать ребенка. Правила продуктивного общения говорят: если вы случайно оказались в мире ином и не знаете, как там себя вести, лучше отступите и идите домой, — вот я и отступила в коридор, как будто это не я здесь шутила и продуктивно общалась. Жаль, что я уже закончила школу, я тоже хочу учиться у этой учительницы. — Ах так, значит! — мрачно сказала я Антоше. — Ну, ты у нас сейчас узнаешь, как не делать домашние задания… — Концепция изменилась, — сообщила я, подтащив Антошу к Ольге, — теперь мы Друзья школы. Я позвонила Кисуле Сергеевичу, чтобы он меня забрал, и мы повели Антошу в соседнее со школой кафе отметить начало его новой жизни. — Я буду проверять домашние задания, — сказала Ольга и вопросительно посмотрела на меня, правильно ли она себя ведет. — Тангенс, котангенс, гипотенузу, все буду проверять… Я кивнула. — Антоша, твоя мама нам тебя поручила. Поэтому мы сейчас должны кое-что сделать, — сказала я и — раз-раз — быстро шлепнула Антошу дневником по ангельской физиономии. Кисуля Сергеевич ворвался в кафе как вихрь. — Девчонки, тащите чай-кофе, десерты, — кивнул Кисуля Сергеевич официанткам, и через несколько минут наш стол был уставлен разными вазочками. — Вкусно, — сказал Антоша, поедая мороженое со сливками и фруктами, и культурно спросил Кисулю Сергеевича: — Ну, а как у вас дела, как вообще жизнь? — Как жизнь? — хохотнул Кисуля Сергеевич. — Жизнь как арбуз — живот растет, хвостик сохнет. — Какой хвостик? — недоуменно сказала Ольга и тут же покраснела: — Ой! Кисуля Сергеевич рассказал еще пару анекдотов, с удовольствием заплатил, я помахала Ольге с Антошей из синего «мерседеса», и мы с Кисулей Сергеевичем поехали на дачу. Наверное, я приняла правильное решение. Кисуля Сергеевич мне очень нравится. В нем сегодня чувствуется такой драйв, что мне приятно подчиняться. Я вообще очень люблю подчиняться. По дороге мы немного поспорили, какое радио слушать. У меня в машине всегда включено «Эхо Москвы», а радио Кисули Сергеевича пело блатной шансон, но не тот, который мы все любим, а совсем новые произведения. Победила, конечно, я, и в машине зазвучал голос журналиста с «Эха Москвы». — …У нас больше нет правосудия, нет власти, к которой человек мог бы обратиться… — Вот, — сказала я, — видите, Сергей Сергеевич, что творится… — Обратись ко мне, Кисуля, и у тебя все будет хорошо, — сказал Кисуля Сергеевич и переключил радио на блатной шансон. — Противно слушать болтунов… Разговорились… Стране порядок нужен. — А что, разве у нас беспорядок? Нам уже и так все запретили, — возразила я, — губернаторов выбирать запретили, свободу слова тоже… — Что ты, Кисуля моя, конкретно хочешь сказать, а тебе не дают? — добродушно засмеялся Кисуля Сергеевич. Я не нашлась, что ответить, и опять включила «Эхо Москвы». — …Власть уверена в своей безнаказанности… масштабное бегство капитала, рост цен, ухудшение экономической ситуации… — Тьфу! — сказал Кисуля Сергеевич и выключил радио. Но это он напрасно, потому что я могла бы продолжать с любого места, просто не захотела. Звонок на мой мобильный, мама: «Знаешь что? Всего восемь процентов населения считают, что осуждение руководителей ЮКОСа несправедливо… Нас с тобой всего восемь процентов! Я очень расстроена, думала, нас с тобой больше. Пока». — Вор должен сидеть в тюрьме, поняла, Кисуля? — благодушно сказал Кисуля Сергеевич и пошел на обгон. — А защищают его такие же жулики. Приехали. Забор кирпичный, высокий. Газоны, беседка. Дом кирпичный, большой, похож на детскую поликлинику в новом районе. — Выходи, Кисуля, — улыбнулся Сергей Сергеевич, потирая руки. — Сейчас шашлычок сделаем… — Сергей Сергеевич, мы с моей мамой считаем, что юстиция не должна зависеть от власти. А ваша мечта — государство как во времена Ивана Грозного, вот, — быстро сказала я, не выходя из машины, и закрыла дверь. Не выйду. — Ты что, обиделась? Из-за ерунды, Кисуля, обиделась-расстроилась… Не выйду. Это не ерунда, а моя гражданская позиция. А что мы с моей мамой два жулика, тоже ерунда?.. Буду сидеть одна в синем «мерседесе» и слушать «Эхо Москвы». И сейчас позвоню маме. — Ну что мы с тобой будем ссориться из-за политики… — неуверенно проговорил Кисуля Сергеевич. Не выйду. — Может, ты поедешь в Москву и объявишь голодовку у стен Кремля? — наконец рассердился Кисуля Сергеевич. Я приоткрыла окно: — Может, и поеду! Если я больше никак не могу реализовать себя как гражданина. Я сидела в машине, а Кисуля Сергеевич ходил вокруг и растерянно на меня поглядывал. Делал вид, что все в порядке и это вовсе не моя гражданская позиция, а просто неожиданно заела передняя дверь. Конечно же, пришлось выйти, потому что мне стало его жалко… ну, и с голодовкой я, возможно, погорячилась. Но что-то, как пишут в романах, было неуловимо нарушено. Правда, Кисуля Сергеевич этого не понял, но я считала — нарушено. Мы посмотрели дом, посидели в огромной холодной гостиной и поехали домой. |