Онлайн книга «Ноги из глины»
— Недавно я слышал, на лесопилке, что на Колиглазной улице, хотят продать голема, — продолжал мастер. — Он распилил бревно красного дерева на спички или что-то наподобие. Хочешь, я схожу, поговорю? Рукисила посмотрел на дощечку. Диббук был немногословным големом. Он таскал туда-сюда раскаленные докрасна бруски железа, обстукивал кулаками заготовки мечей, вычищал окалину из все еще пышущей жаром печи… и не говорил ни слова. Разумеется, он и не умел говорить, но почему-то Диббук всегда производил впечатление, будто и сказать-то ему особо нечего. Голем просто работал. И он никогда не писал на своей дощечке столько слов за раз. Слова кричали о черном горе, о существе, которое кричало бы о горе, если бы могло издавать звуки. Чушь собачья! У неодушевленных предметов нет жизни, которую можно было бы закончить самоубийством. — Хозяин? — позвал мастер. — Я спросил, может, мне все-таки наведаться на ту лесопилку? Рукисила отбросил дощечку и облегченно вздохнул, когда она разбилась о стену на мелкие кусочки. — Нет, — ответил он. — Лучше проследи, чтобы здесь прибрались. И почините этот чертов молот! Приложив невероятные усилия, сержант Колон высунулся из канавы. — Ты… вы в порядке, капрал лорд де Шноббс? — промямлил он. — Не знаю, Фред. Это чье лицо? — Мое, Шнобби. — Слава богам, а то я подумал, что мое… Колон опрокинулся назад. — Мы лежим в канаве, Шнобби, — простонал он. — У-у-у… — Да, Фред, мы в канаве. Но некоторые из нас смотрят на звезды… — Ну, лично я смотрю на твое лицо, Шнобби. Уж лучше бы я смотрел на звезды, поверь мне. Д'вай… После нескольких неудачных попыток оба смогли, опираясь друг на друга, подняться. — Г-г-где мы, Шнобби? — Я помню, как мы ушли из «Барабана»… Слушай, а зачем я надел на голову простыню? — Это туман, Шнобби. — А что это за ноги внизу? — Я думаю, это ТВОИ ноги, Шнобби. А у меня — мои. — Правильно, правильно. У-у-у… Кажется, сержант, я слегка перебрал… — Напился по-королевски, да? Шнобби неуверенно потянулся к своему шлему. Кто-то нацепил на него бумажную корону. Под ухом он нащупал собачье дерьмо. Распивочный день перешел в свою самую неприятную фазу, когда после нескольких отличных часов, проведенных в канаве, начинаешь ощущать приближение грядущего похмелья, а от того, что ты еще слегка пьян, становится только хуже. — Сержант, а как мы сюда попали? Колон почесал было затылок, но тут же опустил руку — грохот был неимоверным. — Мне кажется… — сказал он, собирая разрозненные кусочки памяти, — мне… кажется… по-моему, мы что-то говорили о необходимости штурма дворца и предъявления твоих прав на трон… Шнобби подавился самокруткой и закашлялся. — Я надеюсь, мы не привели план в исполнение? — Ты вопил, что мы непременно должны это сделать… — О боги… — простонал Шнобби. — А потом тебя вырвало. — Да-да, я что-то такое чувствую во рту. — В общем, ты облевал Хапугу Хоскинса. Он погнался за нами, но о кого-то споткнулся, и мы удрали. Колон неожиданно хлопнул себе по карману. — И у меня еще остались деньги, ну, те, что мы взяли из Копилки! — воскликнул он. Затем благостно-солнечный провал в памяти залатало очередное облако воспоминаний. — Пенса три где-то осталось… — Три пенса?! — вскричал Шнобби, когда до него наконец дошел смысл последней фразы. — Да, ну… после того как ты стал угощать весь трактир всякими дорогими коктейлями… в общем, у тебя-то денег не было, поэтому либо я платил, либо… — Колон провел ребром ладони по горлу и пояснил: — Вжик! — Ты хочешь сказать, мы устроили в «Барабане» второй Счастливый час? — Более чем счастливый и не совсем час, — с отчаянием в голосе откликнулся Колон. — Скорее, Сто Пятьдесят Минут Экстаза. До сих пор я и не подозревал, что джин может продаваться пинтами. Шнобби попытался сфокусировать свое зрение на тумане. — Никто не может пить джин пинтами, сержант. — Именно это я тебе и твердил, но ты не слушал. Шнобби принюхался. — Мы рядом с рекой, — сказал он. — Давай попробуем… Что-то зарычало, очень близко. Рык был низким и тяжелым, похожим на корабельный гудок. Подобные звуки могло издавать какое-нибудь привидение, шатающееся темной ночью по заброшенному замку. Рык не прекращался очень долго, но потом неожиданно оборвался. — …Убраться отсюда как можно дальше, — быстро закончил Шнобби. Рык произвел эффект одного холодного душа и двух пинт черного кофе. Колон стремительно крутнулся на месте. Сейчас ему очень пригодилась бы прачечная. — Откуда этот звук исходил? — Оттуда… по-моему. — А по-моему, ОТТУДА! В тумане все направления были одинаковы. — Я думаю, — медленно сказал Колон, — нам стоит подать рапорт о происшедшем. И как можно скорее. — Правильно, — кивнул Шнобби. — Куда бежим? — Здесь важнее не куда, а от чего! Огромные круглые уши констебля Водослея затрепетали от звука, пронесшегося по городу. Констебль медленно повернул голову, фиксируя высоту, направление и расстояние. Тщательно все запомнил. Рык был слышен даже в штаб-квартире Стражи, правда туман изрядно его приглушил. Он проник в открытую голову голема Дорфла и завертелся эхом внутри, залезая в трещинки, наполняя глину отзвуками, пока не заплясали даже самые мелкие песчинки. Пустые глаза таращились в стену. Никто не услышал ответного крика, что вырвался из мертвого черепа, ибо не было губ, с которых он мог сорваться, не было разума, который мог его породить, и тем не менее унесся в ночь отчаянный вопль: ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ, НЕ УБИЙ! НЕ УМРИ! Сэмюелю Ваймсу снились улики. К уликам у него было язвительное отношение. Он инстинктивно не доверял им. Они все время мешались и препятствовали расследованию. А еще он не доверял людям, которые, бросив на прохожего один-единственный взгляд, самоуверенно заявляли своему помощнику: «Увы, дражайший сэр, не могу сказать ничего особенного, кроме того, что этот человек — левша-каменщик, несколько лет плавал на торговых судах и недавно у него начались трудные времена». После чего следовали запутанные измышления о мозолях, манере держаться и состоянии ботинок, в то время как на самом деле все могло истолковываться совершенно иначе. К примеру, тот человек мог надеть одежду поплоше, потому как в настоящий момент у себя дома строил собственными руками (чем очень гордится) кирпичную площадку для барбекю, а татуировку получил однажды в молодости, когда был пьяный и семнадцатилетний [14] . И укачивало его разве что на мокром тротуаре. Сами посудите, какое высокомерие! Какое оскорбление для богатого и разнообразного человеческого опыта! |