Онлайн книга «Carpe Jugulum. Хватай за горло!»
|
– Боюсь, все гораздо сложнее… – А я не боюсь. Потому что не сложнее. Когда люди начинают говорить, что все гораздо сложнее, это значит, они боятся, что правда им может не понравиться. Люди как вещи, с этого все и начинается. – Но есть ведь куда более серьезные преступления? – Однако все начинается с того, что о людях начинают думать как о вещах… Матушка замолчала. Овес не управлял мулом, и несколько минут животное брело куда глаза глядят, а потом бурчание из-за спины сообщило, что матушка снова проснулась. – А ты силен в своей вере? – спросила она так, словно это не давало ей покоя. – Я пытаюсь, – вздохнул Овес. – Но ты прочел много книг. А книги, они ведь не способствуют вере. Хорошо, что она сейчас не видит его лицо… Но может, она читает его мысли сквозь затылок? – Не способствуют, – согласился он. – И тем не менее ты ее сохранил? – Да. – Почему? – Если я лишусь веры, у меня ничего не останется. Немножко выждав, он решил перейти в контрнаступление. – А вот ты, госпожа Ветровоск… Неужели ты совсем ни во что не веришь? – спросил он. Несколько секунд царила полная тишина, нарушаемая лишь стуком копыт мула, который осторожно пробирался между покрытых мхом корней. Овсу показалось, что откуда-то сзади донесся лошадиный топот, но ветер мгновенно поглотил посторонние звуки, особо яростно взвыв. – Ну, почему… – откликнулась матушка. – Я верю в чай, в рассветы… – Я имел в виду религию, – сказал Овес. – Я знакома с парочкой местных божков. Овес вздохнул. – Многие люди находят в вере успокоение, – сказал он и про себя еще раз пожалел, что не относится к их числу. – Вот и славно. – Правда? Почему-то мне показалось, что ты будешь спорить. – Я не имею права приказывать людям, во что им верить, а во что – нет. Главное, чтобы вели себя пристойно. – Но иногда наступают тяжелые, холодные времена… Неужели в такие минуты тебе не хочется обратиться за помощью к вере? – Спасибо, у меня есть грелка. Ухтыястреб распушил перья. Овес долго разглядывал темный влажный туман, а потом вдруг им овладела злость. – Значит, ты думаешь, что религия похожа на грелку? – спросил он, пытаясь держать себя в руках. – Обычно я об этом совсем не думаю, – донесся из-за его спины ответ. Голос ее внезапно ослаб, и матушка ухватилась за его руку, чтобы не упасть… – Госпожа Ветровоск, ты как себя чувствуешь? – встревоженно спросил он. – Жаль, эта скотина не может шагать побыстрее… Неважно себя чувствую. – Можно остановиться и передохнуть. – Нет! Уже недалеко! О, как глупо я себя вела… Снова заворчал гром. Он почувствовал, как ее рука разжалась, а потом услышал глухой «плюх». Это матушка упала на землю. Овес поспешно спрыгнул с мула. Матушка Ветровоск в неудобной позе лежала на покрытой мхом земле, ее глаза были закрыты. Он взял ее за запястье. Пульс присутствовал, но очень-очень слабый. Она была холодной, как лед. Когда он пошлепал матушку по щекам, она открыла глаза. – Если ты сейчас заговоришь о религии, – прохрипела она, – я с тебя шкуру спущу… – И ее глаза снова закрылись. Овес сел и попытался успокоиться. Холодная, как лед… да, в ней был какой-то холод, словно она всегда отвергала тепло. Любое тепло. Он снова услышал стук копыт, потом тихонько звякнула уздечка. Звук был совсем рядом. – Эй! – крикнул Овес, поднимаясь на ноги. Он попытался рассмотреть всадника, но увидел лишь смутный силуэт чуть дальше по тропе. – Вы нас преследуете? Эй! Сделав несколько шагов, он увидел склонившую голову лошадь. Всадник выглядел как тень, отсоединившаяся от ночной тьмы. Овса вдруг обуял ужас, он бегом вернулся и упал рядом с неподвижным телом матушки. Сняв с себя промокший насквозь плащ, он укрыл им матушку, сам не понимая, зачем это делает, потом принялся отчаянно озираться в поисках хоть чего-нибудь, при помощи чего можно было разжечь огонь. Огонь – это главное. Он приносит жизнь, прогоняет тьму. Но рядом высились только огромные, пропитанные дождем ели, а между черных стволов рос папоротник. Не было ничего, что могло бы гореть. Он лихорадочно пошарил в карманах и нашел вощеную коробку, в которой оставалось всего несколько спичек. Так, теперь следует найти пару сухих веточек и пучок травы, которые, загоревшись, высушат следующую порцию веточек… Дождь проникал под рубаху. Сам воздух был пропитан водой. Прячась от капель, Овес сгорбился под своей шляпой и достал из кармана «Книгу Ома». Это его утешит. Ом подскажет верный путь… «…У меня есть грелка…» – Проклятье, – едва слышно произнес он. Он открыл книгу наугад, зажег спичку и прочел: «…и во время оное на землях сиринитов случилось велико множение верблюдов…» Спичка, зашипев, погасла. Никакой пользы, даже намека. Он попытался еще раз. «…И глянул на Гуль-Арах, и оплакал пустыню безбрежну, и поскакал в…» Овес вспомнил издевательскую улыбку вампира. Каким словам ты веришь? Трясущимися руками он зажег третью спичку, снова открыл книгу и прочел при пляшущем пламени: «…И молвил Брута Симони: „Там, где тьма была, разожжем мы свет великий…“» Спичка погасла. И наступила тьма. Матушка Ветровоск застонала. Овсу показалось, что он слышит стук копыт неторопливо приближающейся лошади. Он упал на колени в грязь и попытался молиться, но голос с небес не откликнулся ему. Как всегда. Его предупреждали, что на это особо рассчитывать не стоит. В отличие от всех прочих богов Ом вкладывал ответы прямиком в головы своей паствы. Со времен пророка Бруты Ом предпочитал не вступать ни в какие беседы. Так, во всяком случае, утверждали. Если у тебя нет веры, значит, у тебя ничего нет. И ждет тебя одна лишь тьма. Он поежился. Бог просто отмалчивается – или там, наверху, и нет никого вовсе? Овес снова попытался молиться – на сей раз с большим отчаянием и рвением. Теперь он выкрикивал обрывки молитвы, которую произносил еще ребенком. Путал слова, строки, но все равно продолжал выкрикивать их, чтобы они неслись во вселенную Тому, Кто Обитает Где-То Там. Дождь ручьем лился с его шляпы. Он стоял на коленях, и ждал в мокрой темноте, и прислушивался к собственному разуму, и вдруг вспомнил, и снова достал «Книгу Ома». |