Онлайн книга «Русский дом»
Потом он увидел, что Катя положила на стойку тридцать копеек и что, когда она улыбается, на щеках у нее появляются две ямочки. Он взял ее сумку и книги. Она последовала за ним с чашками на подносе. Едва они дошли до своего столика, она сказала с вызовом: – Если автор обязан доказать, что говорит правду, то же относится и к его издателю. – О, я за честность обеих сторон. Чем больше людей положат свои карты на стол, тем лучше будет для всех. – Мне говорили, что автора вдохновлял один русский поэт. – Печерин, – откликнулся Барли. – Навел о нем справки. Родился в 1807 году в Дымере, в Киевской губернии. Губы ее были у края чашки, глаза опущены. И хотя у него хватало других забот, Барли заметил, что в бьющих в окно лучах заходящего солнца ее не прикрытое волосами правое ухо стало совсем прозрачным. – А кроме того, автора вдохновили некоторые мысли одного английского сторонника мира, – сказала она чрезвычайно строго. – Как вы думаете, он хотел бы еще раз встретиться с этим англичанином? – Не знаю. Но можно выяснить. – Англичанин хотел бы с ним встретиться, – сказал Барли. – Им нужно сказать друг другу очень много. Где вы живете? – С моими детьми. – А где ваши дети? Пауза – и у Барли вновь возникло неуютное чувство, что он нарушил какие-то неизвестные ему правила поведения. – Мы живем недалеко от станции метро «Аэропорт». Теперь там уже нет никакого аэропорта. Просто жилые дома. Простите, мистер Барли, а сколько вы еще пробудете в Москве? – Неделю. Можно узнать ваш адрес? – Это неудобно. И все это время вы будете жить здесь, в «Одессе»? – Если меня не вышвырнут вон. Чем занимается ваш муж? – Не имеет значения. – Он тоже работает в издательстве? – Нет. – Писатель? – Нет. – Так кто же он? Композитор? Пограничник? Повар? Как он обеспечивает вам тот образ жизни, к которому вы привыкли? Он снова вынудил ее рассмеяться, что, казалось, доставило ей не меньшее удовольствие, чем ему. – Он был директором деревообрабатывающего комбината, – сказала она. – А директор чего он сейчас? – Завода, изготовляющего сборные дома для сельской местности. Мы в разводе, как и все в Москве. – Ну, а дети? Мальчики? Девочки? Столько им лет? Это оборвало смех. На мгновение ему показалось, что она сейчас встанет и уйдет, не попрощавшись. Ее голова гордо откинулась, лицо замкнулось, а глаза вспыхнули гневным огнем. – Мальчик и девочка. Близнецы, им по восемь лет. Но это к делу не относится. – Вы прекрасно говорите по-английски. Лучше меня. Ваша речь словно родниковая вода. – Благодарю вас. У меня врожденная способность к иностранным языкам. – Не просто врожденная. Сверхъестественная. Будто английский язык остановился на Джейн Остин. Где вы его изучали? – В Ленинграде. Я там ходила в школу. Английский – это моя страсть. – А в каком университете вы учились? – Тоже в ленинградском. – Когда вы переехали в Москву? – Когда вышла замуж. – А как вы познакомились? – Мы с мужем знали друг друга с детства. А в школьные годы вместе ездили в летний лагерь. – Ловили рыбу? – И кроликов, – сказала она, и снова ее улыбка осветила все вокруг. – Володя – сибиряк. Он умеет спать на снегу, свежевать кролика и ловить рыбу подо льдом. Когда я выходила за него замуж, я не думала об интеллектуальных ценностях. И считала, что в мужчине главное – умение освежевать кролика. – Мне было бы очень интересно узнать, как вы познакомились с автором, – объяснил Барли. Он наблюдал, как она борется со своей нерешительностью, и заметил, с какой откровенностью ее глаза отражают смену настроений, то стремясь навстречу ему, то отступая. Но тут она низко наклонилась, взяла свою сумку и отбросила упавшие на лицо волосы. И ниточка между ними порвалась. – Поблагодарите, пожалуйста, мистера Ландау за книги и чай, – сказала она. – А когда он в следующий раз приедет в Москву, я поблагодарю его сама. – Не уходите. Пожалуйста. Мне нужен ваш совет. – Он понизил голос, который вдруг стал абсолютно серьезным. – Скажите, что мне делать с этой сумасшедшей рукописью. Я не могу это решить один. Кто ее написал? Кто такой Гёте? – К сожалению, мне пора – дети ждут. – Разве за ними никто не присматривает? – Присматривает, конечно. – Позвоните. Скажите, что задерживаетесь. Скажите, что встретили обаятельного мужчину, который хочет до утра разговаривать с вами о литературе. Мы ведь даже толком не познакомились. Мне нужно время. У меня к вам куча вопросов. Взяв томики Джейн Остин, она пошла к выходу. Барли, как назойливый коммивояжер, поплелся рядом с ней. – Пожалуйста, – сказал он. – Ну, послушайте. Мне, паршивому английскому издателю, необходимо обсудить с русской красавицей десять тысяч чрезвычайно серьезных вещей. Я не кусаюсь, честное слово. Давайте поужинаем вместе. – Это неудобно. – А в другой раз будет удобнее? Что мне делать? Воскурить благовония богам? Поставить на окне свечку? Я приехал сюда ради вас. Помогите мне помочь вам. Его мольбы смутили ее. – Вы дадите мне номер вашего телефона? – настаивал он. – Это неудобно, – пробормотала она. Они уже спускались по широкой лестнице. Взглянув на море голов, Барли разглядел Уиклоу и его приятеля. Он сжал руку Кати. Не очень крепко, но все-таки вынуждая ее остановиться. – Когда? – спросил он. Он сжимал ее руку чуть выше локтя, ощущая под пальцами округлость крепкого бицепса. – Может быть, я позвоню вам сегодня поздно вечером, – ответила она, смягчаясь. – Без «может быть»! – Я позвоню вам. Оставшись на лестнице, он наблюдал, как она приблизилась к толпе, как словно бы перевела дух, прежде чем расставить локти и начать пробираться к двери. Его прошиб пот. Спину и плечи точно окутала влажная шаль. Ему необходимо было выпить. А больше всего ему хотелось избавиться от сбруи с микрофонами. Вот бы разбить их вдребезги, растоптать и отправить заказной бандеролью лично Неду! Кривоносый Уиклоу несся вверх по ступенькам, ухмыляясь по-воровски, и порол какую-то чушь о биографии Бернарда Шоу, написанной советским автором. * * * Она высматривала такси, но почти бежала, ища разрядки в быстром движении. Небо затянуло тучами, звезд не было видно, лишь широкие улицы и отблеск фонарей с Петровки. Ей хотелось уйти подальше от него и от самой себя. Она чувствовала, что ее вот-вот охватит паника, рожденная не страхом, а непреодолимым отвращением. Он не имел права говорить о ее детях. Он не имел права сметать бумажные стены, отделявшие одну жизнь от другой. Он не должен был мучить ее бюрократическими вопросами. Она ему доверилась – почему он не доверяет ей? |