Онлайн книга «Три жизни Томоми Ишикава»
|
Я попытался вернуться к ней, но споткнулся. Тогда я достал из сумки остатки «Божественной комедии», вырвал страницу, скатал в трубку и поджег, а потом развернулся и пошел к Бабочке. Лишь через несколько шагов я ее разглядел. Она сидела на корточках, привалившись спиной к стене и обхватив колени руками. Сняв обертку, Бабочка сунула в рот ириску, которую я ей дал. – Бабочка? – Иди дальше один. – Почему? – Я никуда не пойду. Вот. – Она открыла сумку, что-то достала оттуда и протянула мне. – Возьми, но не смотри, пока не выберешься наверх. Это был полиэтиленовый пакет с записными книжками. – Положи в сумку. Я подчинился. – Что с тобой? – Я умираю. – От чего? – От цианида. – Каким образом? – Яд был в конфете. В миндальной ириске. – И ты хотела, чтобы я ее съел? – Да. – Почему? – Не знаю. Наверное, потому что ты слишком много знал. Почему ты так удивляешься? Я несколько дней угрожала тебе пистолетом. – Да, но он игрушечный. – Нет. – Бабочка помахала пистолетом, и я забрал у нее оружие. Пистолет оказался дешевой пластмассовой игрушкой; я понял это, когда она ткнула стволом мне в спину. Я несколько раз нажал на курок, и пистолет щелкнул, как степлер. – Ты никого не убивала, так? – спросил я. – Просто выдумала. – Пистолет ненастоящий. Нужно было что-нибудь быстро придумать, чтобы ты не забрал меня с собой. Больше ничего не пришло в голову. – Что ж, это сработало. – До определенной степени. – Ты правда умираешь? – Да, если яд действует правильно. – Но ты съела конфету только что. А раньше? Отчего ты отстала и заплакала? – Я испугалась. Подумала, что ты не обернешься, и тогда придется выйти наверх. – А при чем тут, обернусь я или нет? – Потом узнаешь. – Ты правда их всех убила? – Какая разница? – Большая, твою мать. – Я не стану отвечать. Спроси о чем-нибудь – другом. – Ты нашла меня в саду, когда я заснул, да? – Я забрала твой ключ от номера и выключила мобильник, чтобы ты не ответил, если бы позвонил ночной портье. Извини. Надеюсь, ты сумел вернуться в отель, и тебе не пришлось ночевать на улице. – Зачем ты так долго держала меня под замком, если в итоге собиралась умереть в туннеле? – Я больше ничего не смогла придумать, чтобы вывести тебя отсюда. И это был не первый вариант. Я надеялась изобрести что-нибудь получше, но увы. Послушай, Бен Констэбл. – Что? – Обними меня. – Ладно. Я в таких вещах плохо соображаю. Я сел на пол рядом с Бабочкой, в темноте, и она положила голову мне на грудь. Она тяжело дышала и дрожала. Я погладил ее по голове. – Ты правда умираешь? – Да. Я одновременно и страдал и ничего не испытывал. Я больше не собирался попадаться на удочку. Я стал циником. – Жаль, что я не могу спасти тебя, Бабочка. – Не беспокойся, – сказала она. – Я и не хотела, чтобы ты меня спасал. – Ну ладно, тогда прости, что испортил твою подземную утопию. – Ты не должен был об этом знать. – А как же счастливый финал? – Я умираю в твоих руках. Чего еще ты хочешь? – Чтобы ты встала, и у нас были новые приключения. Мы можем пуститься на подвиги, как ты говорила. – Ветряные мельницы… – Бабочка вновь заплакала. – Великаны на самом деле ветряные мельницы. Кажется, пора мне бросить рыцарство. – Они настоящие. Клянусь. – Зачем ты это говоришь? – Сомневаюсь, что тебе стоит умирать в здравом уме. – По-моему, на последнем этапе мало шансов разобраться с многолетними психологическими проблемами. – Пожалуй, ты права. – Ты напишешь обо мне книгу? Бабочка крепко вцепилась в меня. – А ты хочешь? – Да. – Можно использовать в ней твои письма и записные книжки? – Книги, которые я украла, лежат в пакете, который я тебе дала, – голос у нее оборвался. – Спасибо. – Кажется, гаснет свет, – хрипло произнесла Бабочка. – Наверное, скоро принесут праздничный торт. – До моего дня рождения еще далеко. А твой когда? – Скоро. – В этом году ты переспал с тридцатью женщинами? – Ну, мой день рождения еще не настал… нет, не переспал. – Ну, может быть, в следующем году, – прошептала она. – А как тебе такой финал? Давай договоримся: я пойду домой и в книге напишу, что был с тобой, когда ты умерла, но на самом деле ты не умрешь и поселишься под землей. И я никогда не проговорюсь ни одной живой душе и не стану искать тебя, и ты будешь свободна и счастлива. А я останусь жить с твоей ложью, пока наконец не поверю в нее. Клянусь, я на это способен. Не умирай, Томоми Ишикава. Не надо снова умирать, пожалуйста. Я прижал ее к себе, но она не издала ни звука, не шевельнулась. – Бабочка? Я положил ладонь на ее грудь. Она еще дышала, мелко и быстро, потом перестала. Я, подражая Бабочке, задержал дыхание, и, когда уже больше не хватало сил терпеть, ее тело скрутили невероятно сильные конвульсии. Я держал Бабочку как можно крепче, чтобы она не ушиблась. Судороги продолжались несколько минут, потом утихли, сменившись периодическими спазмами. Я сглотнул, на глаза выступили слезы. Я испугался, не понимая, что происходит. – Ш-ш, все хорошо, – соврал я. – Все хорошо. Она снова обмякла. Я положил руку на грудь и не почувствовал ничего. Тогда я пощупал пульс. Он еще бился. Сердце Бабочки работало слабо, в неестественном ритме и с чересчур долгими паузами. – Ш-ш… Она сидела на камне у реки, и, направляясь к ней, по низкому деревянному мостику шла вереница детей. Они остановились на маленьком островке посредине реки, чтобы нарвать диких цветов. Проходя мимо, они говорили «коничива» и отдавали цветы Бабочке, и она каждому благодарно кланялась. Потом она поднялась на ноги, повернулась и медленно, с цветами в руках, побрела по тропинке, вверх по течению, вдоль реки, плескавшейся среди камней и танцующей в водоворотах. Она шла к истоку, туда, где начиналась река. |