Онлайн книга «Белый царь - Иван Грозный. Книга 1»
|
– Это ты, Митя? – спросил Федор. – Я. А что, не ждал? – С нами, Колычевыми, теперь дружбу водить опасно. Ведь мы враги престола. – Что ты мелешь, Федор? Какие враги? – А такие же, как и те, что на столбах вдоль новгородской дороги висят, заживо гниют в темницах. А за что, Дмитрий? За то, что не пожелали терпеть унижения, поверили великой княгине, подло обманувшей всех. – Но вас-то не тронули. – Так я теперь должен спину гнуть перед Глинской и Овчиной? Этого не будет. – Ладно, Федя, успокойся. Что случилось, то случилось. Удивительно, как князь Андрей доверился Овчине. Ведь знал же, сколь подла и гнусна душа его. – Он поверил лишь потому, что Телепнев крест целовал в том, что княгиня обещала ему свою милость. – Ты думаешь, она давала такую клятву? – Не знаю, Дмитрий, да и знать не хочу. Бог рассудит всех. – Все это так. Смотрю, ты опять за книги взялся? – А я никогда и не оставлял их. Читал, как выпадет свободная минута. – Ладно в юности, а сейчас-то?.. Ты и так человек ученый. – Учиться надо всю жизнь, Митя. В знаниях великая сила. – С тобой спорить – только время терять. Иван сегодня о тебе спрашивал. Чего, мол, не приходит? Неужто обиду какую затаил? Скучает он по тебе, Федя. – И я скучаю, но что делать, если мне запрещено общение с ним? Что ты-то князю Ивану ответил? – А не пришлось ничего отвечать. Елена увела его к себе, и хорошо. Что я мог бы сказать? Мать запретила тебе видеть его? А солгать язык не повернулся бы. Вот так, Федор Степанович, сын боярский! Иван теперь на полном попечении Овчины-Телепнева. Отблагодарила Елена князя за поход на Новгород. Он теперь стоит во главе опекунского совета, первый среди ближних бояр. Глинская же повелела величать себя не иначе как великой княгиней Московской и всея Руси. Бояре согласились с этим. Иного от них ждать не приходилось. Кроме Шуйских. Те вроде как и смирились, но видно, что притворно. Не сдались Шуйские, так что главная схватка за власть еще впереди. Против них Бельские, да и Глинские, братья Елены, в стороне не останутся. Овчина добился желаемого и успокоился, а напрасно. Первой полетит с плеч его голова, коли завяжется большая свара. А ее недолго ждать. – Не пострадал бы Иван. – Того не допустим. – Теперь, Дмитрий, только ты и сможешь защитить юного государя. – Ничего! И ты вернешься. Я добьюсь этого. Колычев встал с лавки, подошел к Ургину. – Нет, друг мой, ты не так меня понял. Дмитрий удивленно посмотрел на Федора. – О чем ты, Федя? Что-то я не узнаю тебя. – И немудрено. Я принял решение уйти из Москвы. – Что? – еще более удивился Ургин. – Как уйти? Куда? – Далеко, на север, на Соловецкие острова, в монастырь послушником. Там я пройду испытания и приму постриг. – Но почему? Неужели ты убоялся опалы? – Не тебе ли знать, что Федор Колычев никогда и ничего не боялся! – Но твое решение, Федя… – Что? Напоминает бегство? Нет, друг мой, это не бегство, а прозрение. – Прозрение? – Именно, Митя! Как-то летом в храме услышал я слова Спасителя, что нельзя одновременно служить двум господам. Я не раз убеждался, что в них заключена великая правда. Я не могу служить княгине. Своими делами она вызывает у меня ненависть. Я люблю Господа нашего и рад служить ему. В этом, Митя, прозрение. – Да! Наверное, ты прав, но каково без тебя станет твоим родителям? Мне? Ивану? – С вами всегда будут мои молитвы. – Батюшка с матушкой знают о твоем решении? – Нет! До сего момента никто не знал. Теперь знаешь ты. Прошу тебя, Митя, никому об этом не говорить. – Не скажу. Когда ты намерен покинуть Москву? – Немедля, этой же ночью и уйду! – Так если бы я не заехал сюда, то мы и не попрощались бы? – Я зашел бы к тебе, не сомневайся. – Но родители твои, когда ты уйдешь, будут беспокоиться! Почему ты не хочешь сказать им? – Об этом не думай. Я сообщу им, куда пошел, с первой же оказией. – А что мне ратникам сказать, если захотят тебя проведать? Тому же Григорию? – Пока ничего. После – правду! Дмитрий вздохнул. – Тяжко мне прощаться с тобой, Федя, но отговаривать и задерживать не стану. Прощай, Федор! – Прощай, Дмитрий! Даст Господь, свидимся еще, а нет, значит, не суждено. Друзья крепко обнялись. Потом Дмитрий быстро и молча покинул дом Колычевых, направился к себе. Он верил, что еще увидит друга, но даже предположить не мог, как это произойдет. Впрочем, в ту темную ночь 1537 года от Рождества Христова этого не знал никто. Даже сам Федор, в будущем Филипп, митрополит Московский и всея Руси. Ночью, в одежде простолюдина, не попрощавшись с родителями, он покинул дом и пошел из Москвы на север, в неизвестность, в историю своей страны. Утром следующего дня князь Ургин приехал в Кремль около 10 часов. До этого он объехал посады и площадь, где обычно кипела ярмарка. В этот воскресный день торговые ряды не были заполнены и наполовину. Последнее время на Москву съезжались торговые люди лишь из ближних уделов. Остальные начали переправлять товары в другие города. Это было связано с неспокойной обстановкой в столице. Мрачной стала Москва, неприветливой. За воротами Ургина встретил Тимофеев, с семи часов заступивший на службу. – Приветствую тебя, Дмитрий! Ты опять разъезжаешь по Москве в одиночку? Почему не держишь при себе охрану? – Здравствуй, Гриша! Слишком много вопросов задаешь. Сразу и не ответить. Держи коня, я проведаю Ивана, после поговорим. – Тебе нет надобности идти во дворец, князь! – Почему, Гриша? – А потому, что Ивана вывез из Кремля князь Овчина. Он взял с собой пять дворцовых стражников. – Что значит вывез? Куда? – Слыхал, на новгородскую дорогу, показать юному государю повешенных бунтовщиков. – Он что, совсем голову потерял, ребенку висельников казать? – Ты у него спроси. – Спрошу! Сколько наших в Кремле? – Со мной трое. Я, Андрюша Молчун да Афанасий Дубина. Ургин приказал: – Ты и Молчун со мной, Дубину послать за Шлягой и Лихим. Пусть быстро собираются и догоняют нас. – А мы куда? – Туда же, куда и Овчина отправился. |