Онлайн книга «Настоящая любовь, или Жизнь как роман»
|
БЕЛИКОВ (небрежно). Да ладно, нужны вы нам! Лучше мне челобитную стихами составь. А то новый прокурор меня судить грозит за растраты. ДОСТОЕВСКИЙ. Мне прозой сподручней, ваше благородие. Стихи у меня ужасные выходят. БЕЛИКОВ. Прозой… Разве прозой начальство проймешь? Вон в газетах чего только прозой не пишут! А кто внимание обращает? Нет, ты стихами обо мне напиши! Я из кантонистов, с восьми лет в армии, сорок годов, считай, отдал – и всего шесть тыщ недостачи! Другие столько за месяц воруют! Давай еще выпьем, для твоего вдохновения… Выпив и как-то по-детски подперши голову кулачком, Беликов, глядя на ночной Иртыш, вдруг запел тихо, речитативом. БЕЛИКОВ. Под тенью навеса На выступе гладком Сидел у колодца Христос. Пришла самарянка В обычном порядке Наполнить водой водонос. (Поясняет.) Это наша старообрядческая, еще мне мама пела… (Продолжает.) Христос попросил Поделиться водою, Она же ответила: – Нет! Ведь я самарянка, А с нашей средою Общения, кажется, нет… Христос ей сказал: – О, если б ты знала, Кто воду живую творит, Сама бы просила, Сама бы искала Того, кто с тобой говорит. – Отец наш Иаков Дал воду живую! Ужели ты выше его? Христос ей сказал: – Приведи сюда мужа. Ответила: – Нет у меня. – Ты правду сказала, Ты пять их имела, И этот не муж у тебя… – Пророк ты, я вижу! Скажи, где молиться — На нашей горе или нет? – Не тут и не там, А везде и повсюду, Где сердце любовью горит. Об этом Мессия Поведает людям, Мессия с тобой говорит… И тут самарянка Бегом побежала, Забыла про свой водонос, И встречным кричала И всех приглашала: – Идите, явился Христос!.. УЛИЦЫ СЕМИПАЛАТИНСКА. НОЧЬ Пьяный Достоевский, мурлыча песню самарянки, идет, спотыкаясь, по ночному Семипалатинску. Светит луна… Сияет Млечный Путь… Словно барабаны, трещат ночные цикады… Где-то позади звучит выстрел… Достоевский замирает, оборачивается… Прямо на него летит комета… Она все приближается – яркая, как сноп ослепляющего света… Этот свет буквально ударяет его… Он дико вскрикивает и падает в эпилептическом припадке, ослепленный до конвульсий и нового видения Христа [14] … ТРЕТЬЕ ВИДЕНИЕ ДОСТОЕВСКОГО (по тексту романа «Братья Карамазовы», глава «Великий инквизитор», продолжение) Из этого ослепления выплывает тесная и сводчатая тюремная камера, залитая странным сиянием, исходящим от Него, узника, – это сияние ярче солнечного, но какое-то мягкое, зыбкое. Отвернувшись от Него к зарешеченному окну, словно боясь этого света, Великий инквизитор говорит Ему. ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР. Я не знаю, кто ты, и знать не хочу. Завтра же я сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, бросится подгребать угли к твоему костру, знаешь ли ты это? (И, видя протуберанец света над Его головой, добавляет в раздумье.) Да, не ты ли говорил полторы тысячи лет назад: «Хочу сделать вас свободными»? (С усмешкой.) Но вот теперь ты видел этих «свободных» людей, они сами принесли нам эту свободу и положили к ногам нашим. Ибо ничего и никогда не было для человека невыносимее свободы!.. «Свободные»! Они ниспровергнут храмы и зальют кровью землю. Свобода и наука заведут их в такие дебри, что одни из них истребят себя самих, другие истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, приползут к ногам нашим и возопиют: «Мы возвращаемся к вам, спасите нас от самих себя!»… Сияние, исходящее от Него, начинает убывать, и старик инквизитор приближается к Нему почти вплотную и продолжает тихо и убежденно. ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР. Есть только три силы, единственные три силы, могущие навеки победить и пленить этих «свободных», для их же счастия, – эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье, ты не сошел с креста, когда кричали тебе: «Сойди, и уверуем, что это ты». Ты не захотел поработить человека чудом и жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов… Но озрись и суди, вот прошло пятнадцать веков, посмотри на них: кого ты вознес до себя? Хоть тысячу вознес? Хоть сотню? Хотя бы одного – вознес? Отвечай же, ты слышишь меня? ЛАЗАРЕТ, ПАЛАТА С ОКНОМ НА УЛИЦУ. ПЕРЕД РАССВЕТОМ АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР. Ты слышишь меня, Достоевский? Армейский доктор, трубкой слушавший дыхание Достоевского, лежащего в койке у открытого окна, откидывается на стуле от него. АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (писарю). Приходит в себя… Пиши (диктует): ввиду злоупотребления спиртным происходят нервические припадки с потерей сознания… Помимо сего налицо телесное истощение и ослабление здоровья ревматизмом, простудами и расстройством желудка от недостатка здоровой пищи… Писарь пишет диагноз в историю болезни. Достоевский открывает глаза и осматривается, не узнавая окружающей обстановки. АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (насмешливо, по-испански). Бонна сьере! С возвращением, сударь! Это Россия, Сибирь, год одна тысяча восемьсот пятьдесят пятый со дня Рождества Христова. А вы где изволили побывать? Вы тут бредили Севильей и каким-то инквизитором… Достоевский, приходя в себя, останавливает взгляд на докторе. Тот вдруг резко наклоняется к нему. АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (грубо). Что вы делаете, Досто-евский? Вы почему пьете? Достоевский слабо подтягивается на койке и полусадится, облокотясь на соломенную подушку. АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (требовательно). А? ДОСТОЕВСКИЙ (слабым голосом). Мой командир пьет. И от меня требует… АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР. Командира вашего уж нет. |