Онлайн книга «Пейзаж с убийцей»
|
— Вы с ним когда виделись последний раз? — спросил аккуратный. — Позавчера… — Здесь встречались? — Да… — Это вы с ним были в пятом доме? Как покупательница? «В доме Штейнера?» — чуть не спросила она, но вовремя осеклась: совершенно не нужно вспоминать старое преступление в момент, когда тебя допрашивают по поводу какого-то нового, хотя, возможно, и неудавшегося. — Мы смотрели его оба… — тихо сказала она. — Он недорого продается. А дом хороший. Аккуратный посмотрел на молодого, как бы спрашивая: «А ты в курсе, что у них так далеко зашло, что они уже дом присматривают?» Молодой еле заметно кивнул. Крестный, видимо, что-то хотел добавить, но сдержался. — Где Миша? — спросила Елена. — Это на тебя Долгушина жаловалась? — не ответив, снова спросил аккуратный. — Наверное. — Зачем ты ей про убийство какого-то старика сказки рассказывала? — Она не поняла… Я интересовалась домами. Дачу хочу купить. Я спросила ее: «Может, умер кто недавно?» — А она сказала: давно. — Ну так это Долгушина! — сказал первый милиционер. — Она и не то скажет! — Что же, Мишаня сам не мог про дома спросить? — Ну так мы с ним и познакомились, когда я здесь дом искала… Два месяца назад… А где Миша, вы мне все-таки скажете? — В больнице! Чуть не убили твоего Мишаню! — сказал первый милиционер. — Череп проломили! — Когда? — Сегодня ночью. Часов в двенадцать. — Где? — Знаешь дом Суботихи? Там еще тропинка на речку ведет. Вот на этой тропинке и огрели его по башке. — Кто? — Кто! Знал бы кто, уже майора получил бы… Сволочь какая-то… — Нет, все-таки не местный это, — сказал аккуратный, видимо, продолжая разговор, который шел до появления Елены. — Это Марадзе. Говорят, любовница его, Верка-продавщица, много раз жаловалась, что Мишаня ей торговать не дает. Она ведь совсем охамела. Обвешивает, дерьмо людям сует. Жалобами просто завалили! — Да кто там жалуется-то? Долгушина придурочная! — Не скажи! Многие жалуются. Даже в торгинспекцию в Новосибирск люди писали. — В какой он больнице? — спросила Елена. — В пятой городской. Но тебя к нему не пустят. Он в реанимации. Много крови потерял. Еще хорошо, что его почти сразу нашли, а то замерз бы до утра, как пить дать. — Я говорю: под счастливой звездой Мишаня родился! Это мужик из семнадцатого дома собаку пошел выгуливать. Я всегда злился: чего он ее по улице водит, двор же есть! Козел! — Ну, он городской, привык. — Ага, привык, а людям потом по этому ходить! Но речь о том, что я на него злился, а он, видишь, человеку жизнь спас! — Лена! — молодой милиционер спустился к ней. — Я должен с вами поговорить. Давайте зайдем внутрь. Мне надо вам кое-что передать. Они поднялись обратно, подошли к двери. Пожилой теперь смотрел на нее подозрительно. «Уж он-то вряд ли поверил, что Михайлов мог заинтересоваться домом Штейнера» — подумала она. Крестный отвернулся, закурил. Внутри опорного пункта оказалось удивительно много народу. То из одной, то из другой двери выходили люди в форме, у окна в конце коридора стоял человек в костюме и пальто и ругался по телефону. «Полный бардак! — кричал он. — А в каком виде находятся документы!.. И что, что деревня?! Здесь не люди живут, по-твоему?.. Это я знаю! Я у них бумагу для факса уже год прошу!.. Да уж, конечно!.. Ну, что ты ерунду городишь?!.. Я тебе работник прокуратуры, а не хрен с горы!» Молодой милиционер приоткрыл первую попавшуюся дверь, испуганно отпрянул, сунулся в другую. Таким образом он дошел до конца коридора — до мужчины с телефоном, наблюдавшим за их перемещениями без всякого любопытства. Последняя дверь была обита войлоком. Молодой рванул ее на себя — и они оказались на улице. Здесь был еще один вход в опорный пункт, а лучше сказать, выход. Выход был явно не парадным. Грязный двор, по углам которого скопился нерастаявший снег, покосившаяся будка с вырезанным над дверью окошком в виде сердечка, забор чьего-то дома… — Видите, что у нас здесь творится! — извиняющимся тоном сказал милиционер. — Внутри нам не дадут поговорить спокойно. — О чем поговорить? Этот парень внезапно стал ей неприятен. Более того, подозрителен. Она вдруг увидела, какие у него маленькие уклончивые глазки. Остановившись прямо перед ней, он, тем не менее, смотрел не в лицо, а куда-то вбок, и, кроме того, постоянно потирал нос, рот, подбородок… — Меня Алексей зовут, — сказал милиционер. — Я в районном центре работаю… Мы с Мишаней учились вместе… учимся… — Он досадливо поморщился. — На юридическом… У нас вообще-то такое нападение — это ЧП. С чего бы это вдруг человеку башку проломили? Тем более, участковому? — Пьяный какой-нибудь… — Да глупости! Пьяный себе может голову разбить, может собутыльнику своему, но милиционеру? Там ведь ни драки, ни ссоры никакой не было. Кто-то крался за ним, понимаете? А откуда крался — вот тут-то и вовсе ерунда получается. С реки! Вы если пятый дом смотрели, то, наверное, реку видели? — Видела. — Река в Корчаковке — самое глухое место. — Я заметила и, кстати, сильно удивилась по этому поводу. Везде, где я раньше бывала, река — это главное украшение. — У нас сразу за рекой железная дорога проходит. Если поезд идет, то все видно… Да? — Кому видно? Тем, кто в деревне, или тем, кто в поезде? — Она смотрела на парня, прищурившись: «Прикидывается? Что ему надо? И почему он так нервничает?» — Тем, кто в поезде, тоже, наверное, все видно… Вы как приехали? На поезде? — Я на самолете прилетела. — Ах вот как… Так о чем я? — О том, кто что видел. — Да, правильно… Раньше здесь такие поезда ходили… В Сибирь. Огромными, огромными составами. Ежедневно. Вот их жители Корчаковки боялись разглядывать. Железную дорогу раньше тополя закрывали, но все равно: Мишанин крестный говорил, что туда людям даже взгляд было страшно бросить. И потом, никакой красоты в этой речке нет. Здесь никто никогда не купался — опять же, кому приятно под поездами плавать? Давным-давно мальчишки рыбачили, так из поезда проходящего бутылка вылетела, одному их них ключицу проломила. Вот так… И еще один парень здесь по пьяни утонул… — Давно? — Очень давно. — Тогда я слышала эту историю… Милиционер снова принялся теребить кончик носа. — Так что видите, — сказал он. — Это очень странно, что в двенадцать ночи кто-то идет от реки. Случайного человека там быть не может. Там не набережная, а мокрый, обрывистый берег. |