— Говорят, ты с пути сбился, дед.
Дукер покачал головой.
— Я двигаюсь вместе с колонной, — с трудом проговорил он, смахивая разъедающий глаза песок.
— Нам тут нужно одного титтанского вождя найти и уничтожить, — сказал Сон, прищурившись. — Сормо и Бальт назвали имена добровольцев.
— Я со всем почтением внесу их имена в свой Список павших.
Капитан с шипением выпустил воздух через сжатые зубы.
— Ах ты ж Нижняя Бездна! Дед, они ещё живы — мы ещё живы, чтоб тебя! Ладно, я должен тебе сообщить, что ты вызвался добровольцем. Выступаем сегодня вечером, под десятый колокол. Сбор у костра Нихила к девятому.
— Я вынужден отклонить это предложение, — ответил Дукер.
Сон снова заухмылялся.
— В прошении отказано. А мне поручено проследить, чтоб ты не ускользнул куда-нибудь по своему обыкновению.
— Худ тебя побери, ублюдок!
— Это скоро, не беспокойся.
За девять дней дойти до реки П’аты. Мы из сил выбиваемся, чтобы достичь малых целей, есть в этом какой-то тёмный гений. Колтейн ставит перед нами едва выполнимые задачи, чтобы обманом заставить осилить невыполнимую. Дойти до самого Арэна. Но вопреки его воле, мы не дойдём. Не выдержат плоть и кости.
— Если убьём этого вождя, его место просто займёт другой, — пробормотал через некоторое время Дукер.
— Да только, скорее всего, он уже не будет ни таким одарённым, ни таким храбрым, как того требует задача. В душе он будет знать: если действовать посредственно, мы его не тронем, а если блестяще — убьём.
О да, это в духе Колтейна. Он метко посылает стрелы страха и неуверенности. И ещё ни разу не промахнулся. Пока он справляется, он не может не справиться. В тот день, когда он поскользнётся, выкажет малейшее несовершенство, наши головы покатятся в пыль. Девять дней до реки. Убейте титтанского вождя, и мы доберёмся до воды. Пусть враги дрожат при каждой победе, облегчённо вздыхают при каждом поражении — Колтейн их дрессирует, как собак, а они этого даже не понимают.
Капитан Сон перегнулся через луку седла.
— Капрал Лист, ты там живой?
Юноша вскинул голову и растерянно заозирался по сторонам.
— Чтоб тебя, историк! — зарычал Сон. — У парня же лихорадка от жажды.
Взглянув на капрала, Дукер увидел на запавших щеках Листа нездоровый румянец под потёками грязи, слишком яркие, блестящие глаза.
— Ещё утром он был в порядке…
— Одиннадцать часов назад!
Одиннадцать?
Капитан развернул коня и принялся звать лекаря так громко, что его голос перекрыл немолчный гул колёс, копыт и бесчисленных шагов, который сопровождал колонну оглушительным рёвом.
Одиннадцать?
В клубах пыли наметилось движение. Вернулся Сон, а рядом с ним — Бездна. Девочка казалась крошечной на спине своего мускулистого чалого жеребца. Капитан подобрал поводья лошади Листа и передал их Бездне. Дукер смотрел, как виканка уводит капрала прочь.
— Надо бы её попросить потом и тобой заняться, — проворчал Сон. — Худов дух, когда ты в последний раз воду пил?
— Какую воду?
— У нас остались бочонки для солдат. Каждое утро выдают бурдюк рядом с повозками для раненых. На закате возвращаешь бурдюк.
— В каше ведь тоже есть вода?
— Только молоко и кровь.
— Если для солдат остались бочки, то что же для остальных?
— Всё, что они сами смогли унести от Секалы, — ответил Сон. — Мы их защитим, так точно, но нянчиться не будем. Вода уже превратилась в валюту, и спрос на неё высокий.
— Дети умирают.
Сон кивнул.
— Это самая точная и краткая характеристика человечества, я бы сказал. Кому нужны тома и книги историков? Дети умирают. Вся несправедливость мира скрывается в этих двух словах. Процитируй меня, Дукер, и дело твоё будет сделано.
А ведь ублюдок прав. Экономика, этика, игры богов — всё в одном этом трагическом утверждении. Я тебя процитирую, солдат. Не сомневайся. Старый меч, зазубренный, затупившийся, погнутый, но бьёт в самое сердце.
— Ты меня пристыдил, капитан.
Сон фыркнул и передал Дукеру бурдюк с водой.
— Пару глотков. Не спеши, а то захлебнёшься.
Дукер криво улыбнулся.
— Я так понимаю, — продолжил капитан, — ты всё ещё ведёшь этот свой Список павших?
— Нет, я… к сожалению, несколько сбился в последнее время.
Сон коротко кивнул.
— Как у нас дела, капитан?
— Громят нас. Сильно. Каждый день до двадцати убитых, вдвое больше раненых. Как гадюки в пыли — появляются из ниоткуда, летят стрелы, солдат умирает. Мы посылаем в погоню отряд виканцев, они попадают в засаду. Мы посылаем второй, в итоге ввязываемся в крупную драку и обнажаем оба фланга. Беженцев убивают, погонщиков протыкают копьями, и мы теряем коров — если, конечно, рядом нет виканских собак. Злобные твари. Но учти, их тоже становится всё меньше.
— Иными словами, долго не протянем.
Сон ухмыльнулся, его зубы блеснули белым на фоне подёрнутой проседью рыжей бороды.
— Вот поэтому нам и нужна голова этого вождя. Когда доберёмся до реки П’аты, снова будет полномасштабная битва. И его мы туда не хотим приглашать.
— Опять сложная переправа будет?
— Нет, речка глубиной по колено, а к середине лета только мельчает. Скорее, на другой стороне — там придётся петлять по сложной местности. Там нас и ждёт беда. В любом случае, либо мы сейчас выбьем себе возможность отдышаться, либо станем сизым мясом на солнце и это всё вообще не важно.
Завыли рога виканцев.
— Ага, на сегодня всё, — сказал Сон. — Отдохни, дед — найдём себе местечко в лагере Дурных Псов. Я тебя разбужу через пару часов, когда выдадут еду.
— Ну, тогда веди, капитан.
Свора виканских собак, которая дралась за что-то невидимое в высокой траве, отвлеклась от своего занятия, когда Дукер и Сон проходили шагах в двадцати от них. Историк нахмурился, глядя на жилистых, пятнистых псов.
— В глаза им лучше не смотри, — предупредил Сон. — Ты — не виканец, и они это знают.
— Интересно, что они там едят?
— Лучше тебе этого не знать.
— Ходили слухи о разрытых детских могилках…
— Повторяю, тебе лучше этого не знать, историк.
— Между прочим, кое-кто из крепких грязнокровок за плату вызвался охранять эти могилы…
— Если кроме грязи в их жилах нет виканской крови, они об этом пожалеют.
