Книга SPQR IV. Храм муз, страница 22 – Джон Мэддокс Робертс

Когда я вошел, правитель Александрии оторвал взгляд от своей тарелки и уставился на меня глазами цвета спелой вишни. Нос его выглядел так, словно был вырезан из лучшего порфира и любовно отполирован. Остальная часть лица была не так уж сильно испещрена набухшими венами и выглядела не так пугающе. Когда-то он был красивым мужчиной, но теперь для того, чтобы об этом догадаться, требовался некоторый полет воображения.

– А, сенатор… Метелл, не так ли?

– Деций Цецилий Метелл. Я из состава римского посольства.

– Да-да, конечно. Подходи, садись. Ты уже завтракал?

– Да, пару минут назад.

– Ну, поешь еще. Тут все равно больше, чем я могу съесть. По крайней мере, отведай вина.

Для вина было еще рановато, но ведь не каждый день получаешь возможность попробовать этот напиток из личных царских запасов. Так что я не смог отказаться.

– Весть об убийстве в Мусейоне уже достигла царских покоев? – начал я.

– Да, Береника что-то говорила мне утром, но я еще не до конца проснулся. Так что там произошло?

Я еще раз повторил свой рассказ. Мне не привыкать к подобному повторению. Когда имеешь дело с Сенатом и его комиссиями, то сперва представляешь свой доклад самому младшему руководителю комиссии. Он слушает тебя с серьезным выражением лица, после чего отсылает тебя к следующему по старшинству, и тот, напустив на себя важный вид, опять же выслушивает твой доклад от начала до конца, и так далее, пока тебя не вынесет на полный состав Сената, большая часть членов которого проспит все твое выступление.

– Ификрат Хиосский? – переспросил царь. – Он изобретал краны, водяные колеса и катапульты, не так ли?

– Вообще-то, он говорил, что его не интересуют боевые машины, но в целом работал именно в этой области. Остальные, кажется, считали, что это недостойное дело, заниматься такими нужными и полезными вещами.

– Философы! – презрительно фыркнул Птолемей. – Вот что я тебе должен сказать, сенатор. Моя семья многим обязана Мусейону, и мы его всячески поддерживаем. Если мне, например, нужны костюмы и маски для моих актеров, я посылаю им заказ, и они все это для меня готовят. Если мне нужны новые водяные часы, они изобретают и изготавливают их. Если мне нужна новая барка для путешествий по Нилу, они проектируют ее и строят, а если кто-то из моих командиров возвращается с войны со стрелой в теле, тамошние врачи чертовски здорово извлекают эту стрелу, даже если им приходится в процессе этого запачкать кровью свои философские пальчики.

Весьма познавательное сообщение.

– Стало быть, их философская отдаленность от реального мира – это всего лишь поза?

– В делах, касающихся лично меня и моего двора, – да. Они могут считать себя великими мудрецами вроде Платона, но для меня это просто люди, состоящие у меня на службе.

– Значит, если ты велишь им помогать мне, сотрудничать со мною в расследовании этого убийства, они послушаются?

– Что? А зачем тебе во все это влезать?

Оказывается, старый обжора и пьяница еще не потерял способность быстро соображать. Вот уж не подумал бы…

– Во-первых, я был там, равно как и еще две дамы-патрицианки, стало быть, здесь замешан Рим.

Конечно, эти рассуждения были притянуты за уши, но ничего более достойного в свое оправдание я придумать не мог и поэтому как можно увереннее продолжил:

– К тому же, в Риме я заработал репутацию человека, умеющего разбираться в сути подобных дел.

Птолемей хитро прищурился.

– Ты хочешь сказать, что ты так любишь развлекаться?

– Ну, да, можно сказать и так, – признался я, хотя сам осознавал, насколько неуклюже это звучит.

– Так почему ты это не сказал сразу? Всегда нужно дозволять человеку заниматься тем, что ему нравится. Продолжай.

Я не верил своим ушам.

– Ты хочешь сказать, что даешь мне свое официальное разрешение и полномочия вести это расследование?

– Конечно. Вели своему секретарю подготовить соответствующий документ и направь его моему казначею – тот скрепит его малой царской печатью.

– Благодарю!

– Странные у тебя развлечения – пытаться выяснить, кто кого-то там убил. Ну что ж, человек из всего может извлекать удовольствие… напомни мне как-нибудь, чтобы я рассказал тебе историю про сатрапа Арсинойского нома и его крокодила.

– Как-нибудь непременно напомню, – поспешно пообещал я, приканчивая чашу превосходного вина и поднимаясь на ноги.

– Ты и впрямь не хочешь отведать копченого мяса страуса?

– О, это слишком щедрое предложение, но меня зовет долг.

– Ну, тогда прощай.

Я быстренько вернулся в посольство и жуткими угрозами заставил одного из писцов подготовить документ, удостоверяющий, что я являюсь официальным следователем по поручению самого Птолемея. Это отличная штука – договариваться лично с царем, особенно если он к тебе расположен. Уж он-то никому и ни по какому поводу не обязан давать отчета. Ежели Флейтисту захотелось назначить чиновника из чужестранного посольства расследовать дело об убийстве, он вполне может это себе позволить, и никто не станет возражать.

Я лично отнес документ чиновнику из царского казначейства. Это оказался евнух по имени Пофин. Это был грек, но в азиатских одеждах и в египетском парике – обычное для Александрии сочетание. Он отнесся к этому делу весьма скептически.

– Это крайне необычное нарушение правил! – заявил он.

– Хотел бы я видеть при этом дворе соблюдение хоть каких-то правил, – заметил я. – Будь так добр, скрепи это малой царской печатью. Царь одобрил это решение.

– Это непорядочно – являться к нашему царю так рано поутру. В это время он еще не в состоянии со всей проницательностью во всем разобраться.

– Я нашел правителя в здравом уме и прекрасном расположении духа, он был весьма проницателен и полностью отдавал себе отчет в своих действиях, – ответил я. – А вот ты сейчас клевещешь на своего повелителя.

– Я…я… протестую, сенатор! Ты ошибаешься! Я никогда бы не позволил себе хоть в малой степени выказать неуважение к моему господину!

– Вот и следуй этому правилу, – холодно процедил я.

Никто не умеет преподать фразу с таким ледяным презрением, как римский сенатор. С евнухами вообще надо держаться строго и твердо. И представитель этого обделенного племени не стал больше возражать и поставил на документ печать, после чего я вышел от него, довольный, сжимая бумагу в руке. Теперь я здесь – официальное лицо, царский чиновник.

Юлию и Фаусту я нашел во дворе посольства – они уже ждали меня. Я триумфальным жестом продемонстрировал им документ с царской печатью. Юлия захлопала в ладоши.

– Ты все-таки добился своего! Только не думай, что собственными силами. Я поговорила нынче утром с Береникой, и она отправилась к царю, когда он только встал с постели.