Онлайн книга «Германтов и унижение Палладио»
Бедный Караваджо, при жизни он, необузданный, не знал покоя, а теперь окультуренные потрошители откопали и его череп… Или – не его… Да, несколько очищенных от земли черепов разложены по полу, а в углу комнаты сложена горка из неочищенных тёмных черепов; оставалось выбрать один… – При выборе будут применены новейшие методы генетической экспертизы… – допевал свою песню диктор. Нашли занятие. Весёленькое занятие – гадать над черепами, за уши притягивая к досужим гаданиям своим науку; но гадание над черепами – не в духе ли самого Караваджо? Он сам и его барокко были возбуждены и зачарованы смертью, какой-то взрывчатой экстатичной смертью, о которой всем живым надлежало помнить… Даже в натюрморте с фруктами червоточинка на румяном яблоке – такое напоминание. Так, короче: «Бернини + Караваджо = барокко», а «Палладио + Веронезе = деконструктивизм», не так ли? И, между прочим, «подкожный», невидимый-невиданный деконструктивизм их… на какое-то изломанное и сверхпышное необарокко смахивает… изломанно-пышное и – гармоничное. «Подкожный» кунштюк? Да, именно так: барочный деконструктивизм… Но где же доказательства, фантазёр? – Как хорошо всё же, что никто не имеет доступа к моим неожиданным для меня самого измышлениям, к моим заскокам из одной извилины мозга в другую, к моим вязким сомнениям, – улыбался Германтов. – Как хорошо! А то вызвали бы из психушки бригаду, быстренько бы скрутили, повезли; ну да, для нормальных людей подозрительны были бы даже победоносные кукареканья, не говоря уж о горьких плачах в жилетку Бога, да и в собственную жилетку тоже, но, слава тебе Господи, разноголосые противоречивые внутренние мокро-солёные монологи – не для печати. Машинально пошевелил, прижимая к коврику, мышку. А-а-а! – многокрасочно вспыхнул экран: возродился Крестовой зал. Не будет бескрылых, как оправдания, доказательств, не будет! А будет… Вот оно, озарение-уточнение – будет подзаголовок: вдохновенно-устремлённый за горизонты и обозначающий жанр – наконец-то проклюнулся жанр, – и иронично парирующий упрёки в бездоказательности подзаголовок. Появлялось как раз то, чего его будущей книге недоставало, чтобы смыслы оправдать и даже усилить их обозначением жанра, – появлялся подзаголовок. Впору было опять по столу с размаху ударить! Он представил титульный лист своей книги и тут же воспроизвёл его во всей зримой убедительности на экране компьютера: Юрий Германтов Унижение Палладио книга фантазий * * * Представил себе также титул и обложку с латинским шрифтом. Получилось эффектно; первым выйдет, наверное, итальянское издание, литературный агент в Милане обычно времени не теряет, да к тому же и имя Палладио на обложке… потом и осторожные французы решатся… * * * Что ещё там? – Новая услуга в сетевых салонах красоты «Клеопатра»: рыбный педикюр, – вдохновенный девичий голосок, – ноги окунают в воду, крохотные рыбки объедают участочки омертвевшей кожи… * * * – А сейчас какого цвета Нева, всё изменилось, правда? – Катя будто бы позабыла про вчерашний вечерний поцелуй под дождём, хотя Германтов помнил вкус её горячих мягких губ и в трамвае, по пути к себе домой, на Петроградскую, и ночью, когда долго не мог заснуть; как опалил его её алчно-порывистый поцелуй, какое продолжение обещалось ему тем поцелуем… Но сейчас… Сейчас показалось вдруг оцепеневшему Германтову, что за ночь Катя к нему охладела. Нева подёрнулась ртутным блеском. – Облачно, к взятому тобой за цветовую основу кобальту стоит добавить индиго и… чуть-чуть, если пишется Нева акварелью, убрать лишнюю влагу сухой кистью. Чтобы получился поверх синевы этот колеблемый мёртво-металлический блеск и какой-то мягкий, вроде как пушистый, плывущий по воде, но вроде как её не касаясь, свет. Если же маслом мазать – стоит, наверное, добавлять к кобальту, чтобы слегка его пригасить, белила с сажей. – И всё-то ты знаешь-умеешь! И цвет до тонких оттенков чувствуешь. В Неве сейчас – все оттенки синего? – Кроме лазури. – Почему ты не поступал на живописный? – Не судьба… Я ведь умело смешиваю краски только в воображении, – уклончиво молвил Германтов; интуитивно не желал признаваться в том, что Бусыгин его обозвал кастратом живописи; и вспоминал её поцелуй. – А хотелось? – Не очень… – Как же – виноград зелен? – Пусть и так. Но всё равно – не судьба. – Судьба всегда мешает, судьба всегда – против? – Мы как-то незаметно носим в себе свои судьбы, а проявляется судьба постепенно или, бывает, мгновенно – я где-то прочёл, – однако лишь в конкретных обстоятельствах жизни. – Надо жизнь прожить, чтобы узнать, что тебе суждено? – Иначе не узнать. – Страшноватое утешение. – Бывает, что и судьба, играющая обстоятельствами, подыгрывает нашим надеждам: помогает, сопутствует удаче, но, по-моему, помогает исподволь, незаметно, словно бы стесняясь, что даёт слабину. – Но всё равно кажется, что мешает, всегда в чём-то, даже помогая, мешает, правда? Ну скажи, скажи, судьба ведь удачами или с позволения её достигнутыми успехами только отвлекает, судьба ведь всё равно каждого берёт за ручку и ведёт к смерти, правда? – Правда. Но при этом у каждого свой путь. – Странно: разными путями идти к одному и тому же… – Да, какая-то бытийная странность, и пугающая, и волнующе-вдохновляющая, есть в наделении нас индивидуальными целями, своими путями. Ведь в каком-то смысле слова Иисуса, сказанные своим ученикам, относятся и к каждому из нас. – Какие слова? – Слово в слово я, конечно, не помню, а суть сказанного им поражает: куда я иду, вы не сможете прийти… – О чём же сказал Иисус этими словами? – О многом… В Библии ведь все смыслы – переносные, Библия изъясняется с нами гиперболами, метафорами, аллегориями, умолчаниями. Вот и Иисус среди многих смыслов, наполняющих и окутывающих слова, как кажется, подчеркнул важное для него, с иносказательной полнотой и точностью сообщил ученикам своим, да и нам тоже, о своём одиночестве, о том, что у каждого свой судьбоносный путь и каждый на своём пути одинок. – Судьбоносный? – Ну да, судьба вроде как многократно суммирует усилия Бога и дьявола: Бог наставляет на путь истинный, а дьявол вдруг переводит стрелки. – Как всегда, стрелочник во всём виноват? – засмеялась. – Каждый одинок, пусть, но бывает ведь и совместный путь… – Не уверен… Судьба индивидуальна; думаю, что-то совместное может возникать в точке пересечения двух путей. |