Книга Сын повелителя сирот, страница 87 – Адам Джонсон

Он протянул руку и взъерошил мне волосы.

* * *

Стояла глубокая ночь. Я не спал. Пытался уснуть, но не мог. Лежа без сна в кровати, я силился понять, как Командир Га умудрился изменить собственную жизнь и стать кем-то еще . Не имея записей в личном деле о том, кем он на самом деле являлся… Как можно избежать теста Партии на пригодность или не пройти экзамен на Правильность мышления, которые проводят учителя на протяжении двенадцати лет? Я чувствовал, что жизненная история Га была полна друзей и приключений, я ему завидовал. Меня не волновало то, что он, вероятно, убил женщину, которую любил. Как он смог найти свою любовь? Как он с ней справился? И была ли любовь причиной его изменений или же, как я подозревал, она пришла к нему лишь тогда, когда он стал другим человеком? Я подозревал, что внутри Га оставался тем же человеком, но его внешний вид полностью поменялся. Я мог относиться к этому с уважением. Но разве настоящее изменение личности не предполагает преодоления человеком всего этого пути, дабы в итоге обновить свою внутреннюю сущность?

У этого Командира Га не было даже своего личного дела – у меня имелось только личное дело товарища Бука. Ворочаясь в кровати, я все думал о том, как Га удается оставаться таким безмятежным? Поняв, что все равно не усну, я встал, зажег свечу и принялся внимательно читать личное дело Бука. Я был уверен, что мои родители не спали, они спокойно лежали и ровно дышали, слушая, как я шуршал бумагами в поиске хоть какой-нибудь информации о личности Га в деле товарища Бука. Я впервые стал завидовать сотрудникам отдела «Пуб Ёк» и их умению получать ответы на свои вопросы.

И вдруг телефон издал короткий, отчетливый звук. Раздался звонок – дзынь.

Послышался шорох простыней – мои родители насторожились в своих постелях.

Телефон на столе начал мигать ярким зеленым светом. Я взял телефон в руку и открыл его. На маленьком экране появилось изображение: тротуар, на одной из плит которого была звезда с двумя словами, написанными по-английски: «Ингрид» и «Бергман». Фото было сделано днем.

Я вновь вернулся к досье товарища Бука, стараясь найти любые изображения, на которых могла присутствовать такая звезда. В деле были все стандартные фотографии – вот его Партийная комиссия, вот он в шестнадцать лет получает свой значок Ким Ир Сена, вот он дает клятву вечной верности. Я перешел к фотографии членов его погибшей семьи, их скрюченные, но все же чистенькие, тела лежали на полу с запрокинутыми назад головами. Девочки в своих белых платьях. Мать, одной рукой закрывшая старших дочерей, другой держала за руку самую младшую. Увидев обручальное кольцо у нее на пальце, я почувствовал боль в сердце. Им, наверное, было трудно: отца арестовали, а они сами во время какого-то семейного торжества отравились «по всей видимости, угарным газом». Сложно даже представить себе, насколько тяжело потерять семью, когда любимые люди просто исчезают. Теперь я лучше понимаю, почему Бук тогда в яме велел нам подготовиться и советовал разработать план. Я прислушивался к тихому дыханию своих родителей в темной комнате и размышлял, стоит ли мне разработать план на тот случай, если одного из них не станет. Вот что, наверное, имел в виду Бук.

Разглядывая фотографию погибшей семьи товарища Бука, я обратил внимание на стол, на котором стояла банка консервированных персиков, всего лишь маленькая деталь, по сравнению со всем снимком. Зазубренная крышка консервной банки была отогнута назад, и тогда я понял, каким методом Командир Га был готов в любой момент исключить себя из собственной биографии – на его прикроватном столике стояла такая же банка с персиками.

* * *

В Подразделении 42 из-под двери отдела «Пуб Ёк» пробивалась полоска света. Я тихо прокрался мимо – никогда нельзя угадать, будут ли эти парни работать допоздна или же, наоборот, придут на работу рано.

Я увидел, что Командир Га спокойно спит, но его банка с персиками исчезла.

Растолкав его, я спросил:

– Где персики?

Он потер руками лицо и пригладил волосы.

– Сейчас день или ночь? – поинтересовался он.

– Ночь.

– Вот и мне кажется, что ночь, – кивнул Командир Га.

– Персики, – напомнил я. – Вот чем вы накормили актрису и ее детей? Вы так их убили?

Га повернул голову и посмотрел на свой столик. На нем ничего не было.

– Где мои персики? – всполошился он. – Это особые персики. Вы должны их вернуть, пока не произошло что-нибудь ужасное.

Лишь потом я заметил, как мимо нас по холлу прошла Кью-Ки. В полчетвертого ночи! Сирена, возвещающая о начале работы, должна сработать только через два часа. Я позвал Кью-Ки, но она не остановилась.

Я повернулся к Га.

– Не хотите рассказать мне, что такое Бергман?

– Бергман? – удивился он. – Я не знаю о чем вы…

– А как насчет Ингрид?

– Нет такого слова, – ответил он.

Я молча смотрел на него несколько секунд.

– Вы любили ее?

– Я и сейчас ее люблю.

– Но как? – поразился я. – Как вам удалось влюбить ее в себя?

– Близость.

– Близость? Что это?

– Это когда два человека ничего друг от друга не скрывают, когда у них нет секретов.

Я невольно засмеялся.

– Нет секретов? – спросил я. – Это невозможно. Мы тратим недели на то, чтобы выведать у субъектов сведения об их жизни. И всякий раз, когда мы подключаем их к автопилоту, они «вспоминают» какую-нибудь важную мелочь, которую мы пропустили. Узнать все секреты другого человека – простите, это просто невозможно.

– Нет, – возразил Га. – Она рассказывает вам свои секреты, а вы ей – свои.

Мимо снова прошла Кью-Ки. На этот раз с фонарем, закрепленным на голове. Я вышел из комнаты Га, чтобы ее догнать, – она была уже в конце коридора.

– Что ты тут делаешь ночью? – прокричал я ей вслед.

До меня эхом донесся ее ответ:

– Работаю.

Я догнал Кью-Ки уже на лестнице, но она не замедлила шаг. В руках она держала насос – обычный, какие продаются в магазинах, с подсоединенным к нему шлангом. Мы использовали его во время допросов для промывания желудка субъекта. Когда в него вводят много жидкости, он растягивается, причиняя человеку невыносимую боль. В перечне самых болезненных методов, применяемых для «развязывания языка» нашим подследственным, этот способ был на третьем месте.

– Куда ты это несешь? – спросил я.

Пролет за пролетом мы спускались все ниже и ниже.

– У меня нет времени, – ответила Кью-Ки.

Я крепко схватил ее за локоть и развернул к себе. Похоже, она не привыкла к такому обращению.

– Я совершила ошибку, – произнесла она. – Но нам на самом деле нужно торопиться.