Онлайн книга «Сиятельный»
– Сегодня на службу мне не надо, только отнесу костюм и вернусь, – сообщил я ему, взял валявшийся у стены бумажный пакет и зашагал к лестнице, но Елизавета-Мария перехватила меня на полпути. – В доме есть хоть что-нибудь съестное? – выглянула она из своей комнаты, на этот раз приличия ради кутаясь в длинный халат. – Попробую это организовать, – пообещал я, совершенно не представляя, где взять деньги на покупку провизии. – Пойти с тобой? – Не стоит, – отмахнулся я и сбежал на первый этаж. Дошел до ворот, обернулся и невесело усмехнулся, глядя на мрачный особняк. В проклятии был один несомненный плюс: несмотря на три заклада и кучу просроченных платежей, никому из кредиторов и в голову не приходило отобрать у меня за долги дом. А кого такая мысль посещала… Что ж, аггельская чума – это не та болезнь, которую можно вылечить парой таблеток аспирина. До портного добирался пешком; денег не хватало не только на подземку, но даже и на паровик. Впрочем, торопиться было некуда, поэтому я без всякой спешки прошелся по знакомым улочкам, прикидывая, кто из моих немногочисленных приятелей согласится ссудить на неопределенное время хотя бы две-три десятки. На ум приходил только Альберт Брандт, но видеть его хотелось в последнюю очередь. Вернув костюм, я встал на крыльце ателье, достал жестянку с леденцами и отправил в рот малиновый. – Ужасная катастрофа в Париже! – заголосил вдруг вывернувший из-за угла мальчонка, размахивая свежей газетой. – Погиб знаменитый Сантос-Дюмон! Крушение аэроплана! Взрыв порохового двигателя! Ужасная катастрофа в Париже! Мальчишка орал так заразительно, что заваляйся в карманах хоть пара никелей, купил бы газету из чистого любопытства, но из бумажника пришлось выгрести все подчистую, поэтому я отвернулся и зашагал по улице. Ужасная катастрофа? Ха! Ужасней моего финансового кризиса придумать катастрофу просто невозможно! Где раздобыть денег? Где?! Неожиданно я вспомнил о давешнем приглашении в Банкирский дом Витштейна и прищелкнул пальцами. Точно! Сегодня понедельник, банк работает, а где банк, там и деньги. Вот туда и отправлюсь. Но тут сидевший на лавочке господин опустил газету и улыбнулся, заметив мое неподдельное изумление. – Присаживайся, Леопольд, – предложил инспектор Уайт. – Надеюсь, у тебя было достаточно времени обдумать мое предложение? Я встал напротив начальника и кивнул: – Достаточно. Я не стану этого делать. Роберт Уайт и бровью не повел. – Могу поинтересоваться, по какой причине? – только спросил он, услышав отказ. – Не хочу, чтобы эта тварь сожрала мою душу. – Не беспокойся, у тебя все получится. – Получится? В падшем силы, как в ста тоннах динамита! Я и близко к нему не подойду! – Ты упускаешь шанс хоть чего-то достичь в своей никчемной жизни! – Извините, инспектор. Без меня. И не желая больше выслушивать никаких доводов, я развернулся и зашагал в обратном направлении. Роберт Уайт останавливать меня не стал. Он и с места не сдвинулся, так и остался сидеть на лавочке. Но спину жгла его снисходительная улыбка, и от этой улыбки на душе сделалось как-то совсем нехорошо. В банк я не пошел, отправился прямиком домой. Но опоздал… Предчувствия не подвели – стоило только пройти за ограду, и в глаза сразу бросилась оставленная нараспашку дверь. Теодор подобной небрежности себе никогда не позволял! Достав из кармана «Цербер», я уже на бегу сдвинул предохранитель и взлетел на крыльцо. Заскочил в дом, и сразу из-под ноги вылетела винтовочная гильза, ударилась о плинтус, закрутилась на месте. – Дерьмо! – в сердцах выругался я, встав над телом дворецкого, во лбу которого чернело засохшей кровью аккуратное пулевое отверстие. Поднял брошенную на грудь Теодора визитную карточку, прочитал лаконичное послание на обратной стороне и вновь не удержался от ругательства. «Ты знаешь где», – гласила надпись на визитке инспектора Уайта, и ничего больше на ней не было, но больше ничего писать и не требовалось. Я знал где. И еще я знал, что инспектор не оставит меня в покое, пока не добьется своего. Обратиться в Третий департамент? При одной только мысли об этом у меня вырвался нервный смешок. Не вариант. Хорошо бы, но не вариант. Отбросив смятую визитку, я посмотрел на дворецкого и покачал головой. – Ладно, Теодор, – вздохнул я, хрустнув костяшками пальцев, – давай начнем все сначала. И я заставил себя увидеть то, что лежит на полу в действительности, а не в моем подменившем собой реальность воображении. И сразу облик дворецкого начал меняться и терять человеческое обличье. Тронутая тлением кожа туго обтянула острые скулы, пустые глазницы провалились, губы натянулись полосками серой кожи и обнажили неровные желтые зубы, а волосы увенчали череп серыми клочьями. И лишь дыра во лбу не изменилась никак. Пулевое отверстие было здесь и сейчас. Неожиданно торчавшая из рукава кисть дрогнула, скрюченные пальцы заскребли по дубовому паркету, ноги засучили по полу начищенными ботинками, и тогда я одернул неупокоенного: – Терпение, Теодор! Терпение! Ту ночь, когда в доме поселилось проклятие, дворецкий не пережил. Но и умер не до конца. Теодор был человеком чести, его чувство долга оказалось сильнее смерти, и это сыграло с ним злую шутку – все эти годы он оставался заперт в собственном мертвом теле, будто в камере смертников. Старуха с косой могла прийти за ним в любой из дней, но медлила, то ли намереваясь извести обманувшего ее наглеца ожиданием, то ли не зная, с какой стороны подступиться к эдакому упрямцу. А я… Я слишком хорошо помнил Теодора живым, чтобы позволить ему пребывать в образе бессловесной нежити. Мне ведь не требовалось воскрешать покойника, достаточно было просто представить его живым и добавить к этим воспоминаниям самую малость силы. Откуда ей взяться, если мой талант черпал силу в страхах? Из страхов, откуда еще. И дело было даже не в том, что сам я до дрожи боялся одиночества пустого особняка, куда больше помогал запредельный ужас смерти. Не мой – Теодора. Он боялся возродиться, ведь дарованный мной эрзац жизни неминуемо обречен был завершиться новой смертью. Мгновения агонии одинаково ужасны и для живых, и для тех, кто живым себя только мнит. Неважно, с какой высоты падать, если под тобой бездонная пропасть. На этом страхе и смертном ужасе я и сыграл. А стоило только эмоциям обернуться малой толикой реальности, как Теодор ухватился за мои воспоминания, натянул их на себя, будто личину, и судорожно засучил ногами, когда забилось сердце и задергалось корежимое противоестественным возвращением из царства смерти тело. |