Онлайн книга «Сиятельный»
Похоже, этой ночью выспаться не получится. Альберт катнул под диван, откуда, как ему почудилось, донесся шорох мыши, пустую бутылку и предложил: – Спустишься послушать? Обычно я с удовольствием внимал поэту, но сегодня предпочел отказаться. – Боюсь, поэма о Прокрусте не то произведение… – Брось! – отрезал Альберт, не принимая отказа. – Не будь таким ограниченным ханжой! Вот послушай вступление… Можно было просто встать и уйти вниз, как я нередко поступал в пору увлечения Альберта любовной лирикой, но сейчас усталость давила вполне ощутимым грузом, и против своего желания я махнул рукой. – Валяй! – и, запрокинув голову, уставился в потолок. Альберт прочистил горло и с выражением произнес: Живущий в ночи, но помнящий свет, Не знаю, в чье тело сейчас ты одет, Когда узнаю, тебе подарю Тринадцать серебряных пуль… В голосе поэта прорезались странные интонации, они западали в душу и бередили старые воспоминания, и я не удержался от короткого смешка. – Что? – встрепенулся Альберт, враз растеряв сосредоточенность. – Чего ты ржешь? – Кто ржет? – Ты ржешь, как конь, Леопольд! – возмутился приятель, чрезвычайно щепетильно относившийся к оценке своих виршей. – Может, объяснишь, что именно тебя так рассмешило? Поэт напоминал рассерженного учителя гимназии, отчитывающего нерадивого ученика, но я этой аналогией доводить его до белого каления не стал и неопределенно помахал рукой: – Просто возникли смутные ассоциации. Как же там было… Тело – подарок небес?.. – Блейк?! – вскричал Альберт. – Ты говоришь о сходстве со стихами Уильяма Блейка? – Просто возникла ассоциация… – Ассоциация! – протянул Альберт, насупился и отвернулся. – Это только вступление, – проворчал он некоторое время спустя. – Не обижайся, – примирительно попросил я. Поэт развернулся, готовясь разразиться гневной отповедью, но тут в буфете звякнули бутылки. – Чертовы крысы! – прорычал Альберт, в сердцах хватая одну из дуэльных сабель, что вместе с зонтами стояли в тубе из слоновьей ноги. Я приподнялся на локте в ожидании бесплатного развлечения, но никаких крыс в буфете не оказалось, а шорох послышался уже из платяного шкафа. Поэт грязно выругался, помянув весь крысиный род разом, открыл дверцу и резво отпрянул, когда под ногами у него прошмыгнул лепрекон-альбинос в зеленом сюртуке, гармошкой смятом цилиндре и ботинках с обрезанными носами. В один миг коротышка оказался рядом с буфетом, схватил крайнюю бутылку и с проворством мартышки взлетел на антресоль. Там зубами выдернул пробку, принюхался и расплылся в блаженной улыбке: – Абсент! – Он приложился к горлышку, шумно выдохнул: – Драть, хорошо! – И глянул на меня с нескрываемым превосходством. – Амброзия, Лео! Нектар! Голову прострелила острая боль, я страдальчески стиснул ладонями виски и зажмурился в надежде, что наваждение сгинет само собой, но – тщетно. – Леопольд, – дрожащим голосом произнес Альберт, – мой абсент! – Жадина! – Лепрекон высунул длинный бледный язык, достал кисет, бумагу и принялся крутить сигаретку. – Противный гадкий жадина! – бормотал он, сплевывая попадавшие на язык крошки табака. Поэт растерянно опустился на диван и повернулся ко мне: – Я брежу, да? Лео, не молчи, скажи хоть что-нибудь! Вместо меня отозвался лепрекон. – Огоньку? – промычал он, зажав самокрутку в уголке рта. – Сгинь! – потребовал я. Два раза просить не пришлось; в мгновение ока альбинос спустился с антресолей и выскочил за дверь. – Раз ты его тоже видел, это не бред, – рассудительно отметил Альберт и, позвякивая горлышком бутылки о край стакана, налил себе вина. – Что это было, Лео? Я вздохнул. – Иногда у детей появляются воображаемые друзья, которых не видит никто, кроме них самих, – произнес я, разглядывая трещины в побелке потолка. – Так вот, Альберт, в этом нет ничего страшного. Это нормально. Проблемы возникают, когда твоих воображаемых друзей начинают замечать другие. Поэт подавился вином и уставился на меня в крайней степени изумления. – Эта образина – твой воображаемый друг?! – Друг детства, – подтвердил я. – Не видел его с пяти лет. Понятия не имею, с чего он вернулся. Должно быть, дело в хроническом стрессе. В хроническом стрессе и обострении аггельской чумы. – Он всегда был таким… экстравагантным? – спросил Альберт, промакивая забрызганную вином сорочку. – Обычно мы играли в шахматы, – улыбнулся я полузабытым воспоминаниям. – Или забирались на крышу и смотрели оттуда на город. Вырезали из коры кораблики и запускали в фонтане. Бегали по саду, играли в прятки. Выигрывал я нечасто… – Вот черт, – выдохнул поэт. – Но почему лепрекон? – Понятия не имею, – сознался я. – Возможно, дело в ирландских корнях одной из бабушек. Она читала мне на ночь сказки. – А что у него с ботинками? – В детстве мне жали сандалии. И не спрашивай о цилиндре – просто не знаю, откуда он взялся. В этот момент музыка внизу стихла; Альберт допил вино и принялся собирать в одну стопку разбросанные по столу бумаги. – Ты полон сюрпризов, мой друг, – покачал он головой. – И это у меня в воздыхательницах таинственная незнакомка? – не удержался я от ответной шпильки. Поэт махнул рукой, небрежно повязал яркий шейный платок и достал из шкафа визитку. – Так понимаю, на твое присутствие можно не рассчитывать? – искоса глянул он в мою сторону, встав перед зеркалом. – Нет! – отрезал я. – Как только можно быть столь приземленным… – фыркнул Альберт и отправился читать стихи. А я остался лежать на оттоманке. Лежал, смотрел в потолок и ломал голову, как отыскать убийцу банкира, прежде чем это сделает полиция. Сыщики из Третьего департамента не станут отвлекаться на мифическое возвращение Прокруста. Они изучат улики и в самом скором времени начнут – если уже не начали! – розыски приезжего левши, высокого и худого. И в отличие от меня, полиции достанет сил и возможностей перетряхнуть все гостиницы и доходные дома, где мог остановиться заезжий оборотень. Оставался лишь один шанс опередить следствие – понять, что именно убийца добивался от банкира и как это связано с налетом на банк. С этой мыслью я и уснул. Проснулся поздно, с затекшей от неудобной позы шеей. Уселся на оттоманке и с удивлением отметил, что Альберт уже успел куда-то убежать. Тогда протиснулся мимо дивана к окну, отдернул штору и кивнул, получив подтверждение своей догадки, – собирался дождь, небо затянули рыхлые серые тучи. Показалось, будто на улице поздний вечер. |