Онлайн книга «Бессердечный»
Художник хрипло рассмеялся: – Чей-то портрет нужен столь неотложно, что не мог подождать до утра? Раздался шорох спички о коробок, потом вспыхнул огонек и загорелась свеча. – Не стоит… – попытался остановить я слепого рисовальщика, но тот не стал ничего слушать, уселся за стол и принялся затачивать карандаш. – Дело такое срочное? – повторил он свой невысказанный напрямую вопрос. – Просто не хотел сидеть на всеобщем обозрении, – ответил я, разглядывая каморку художника. Камин, холсты, стаканы с бессчетными карандашами на полках, мольберт, пара сундуков, стол, кровать. Больше ничего, только у кровати стоял кувшин с водой и пара обколотых кружек. – Так это личное? – хмыкнул Шарль и подсказал: – Керосин на полке у камина. Я принялся заправлять зажигалку, а он задумчиво пробормотал: – Не знаю, справлюсь ли я… – Почему нет? – Твой талант сияет так ярко, что больно глазам, – ответил рисовальщик, и я воспринял его слова всерьез. – А если я попробую успокоиться? – Не думаю, что из этого выйдет толк, Лео. Дело ведь в девушке, так? Ты молод, и у тебя горячая кровь. – Брось, Шарль! – рассмеялся я. – Я хладнокровен, как гадюка! Художник шумно вздохнул, потом попросил: – Думай о чем-нибудь отстраненном, нужное я возьму сам. Тогда я улегся на кровать и уставился в потолок, на котором скользили неровные отблески свечи, но не думать о Елизавете-Марии оказалось совсем не просто. Девушка занимала все мои мысли. Всего меня. Заскрипел по бумаге грифель карандаша, и, не дожидаясь окрика Шарля, я начал гадать, где сейчас скрывается дядя и не найдет ли его душитель. Постепенно мысли начали крутиться вокруг шкатулки с руной молнии на крышке, затем вспомнился умирающий оборотень, а в итоге, как ни старался успокоиться, перед глазами вновь встал образ Елизаветы-Марии. – Лео! – простонал Шарль Малакар, откладывая карандаш. – С тобой просто невозможно работать! Ты словно расплавленное золото мне в голову льешь! – Он встал из-за мольберта, приложился к кувшину и предложил: – Ладно, смотри… Я взял свечу, подошел к портрету и ошеломленно замер на месте. Елизавета-Мария фон Нальц выглядела живой. Пусть рисунок и был полностью черно-белым, лишь светились оранжевыми крапинками глаза сиятельной, но казалось, что сейчас она улыбнется и заговорит со мной. Вот прямо сейчас… – Лео! – одернул меня Шарль. – Контролируй свой талант. Контролируй! – Я в порядке, – прошептал я, вытирая носовым платком вспотевшее лицо. – Шарль, это просто потрясающе! – Любовь, любовь, – только и покачал головой художник. Я снял лист с мольберта и свернул его в трубочку. Мне стало легче, нет – действительно легче. Не знаю, было это особенностью таланта Шарля или вывертом человеческой психики, но всякий раз, когда рисовальщик выплескивал на бумагу мои фантазии, они тускнели и больше не рвали голову на части. Мысли о Елизавете-Марии перестали терзать меня, вернулась ясность ума, и оставило навязчивое желание во что бы то ни стало вновь увидеть девушку. Только сейчас я понял, сколь близок был к тому, чтобы обманом проникнуть на завтрашний прием барона Дюрера. Аж не по себе сделалось… – Лео! – окликнул меня художник, починяя затупленные за день карандаши. – Есть кое-что еще… – Да? – Кое-что в твоей голове… – Что в моей голове? – нахмурился я, ведь никому не нравится, когда чужие роются в его воспоминаниях. И пусть Шарль воспринимал лишь самые яркие образы, на миг стало не по себе. Художник прекрасно понимал всю щекотливость ситуации и продолжил без былой уверенности. – Я кое-что увидел, – вздохнул он. – То, что уже видел раньше. Собственными глазами. Я ведь не всегда был слепым кротом! Когда-то я был молод и зряч. Когда-то дамы даже полагали меня симпатичным! – И что же ты видел? – Тень, – просто ответил рисовальщик. – Человек, чьего лица я не мог разглядеть ни тогда, ни сейчас. Ты подумал о нем мельком, но очень уж образ запоминающийся… Я невольно кивнул. Образ душителя и в самом деле врезался в память намертво. – Шарль, кто это? – Не знаю, – просто ответил слепой художник. – Во времена падших их полагали слугами кого-то из приближенных блистательного Рафаила. – Их? – озадачился я. – Их, – подтвердил Шарль. – Лео! Безликие тени служили одному из самых влиятельных падших, возвращение этих отродий ни к чему хорошему не приведет. – Я видел только одного. – Где один, там и остальные! – отрезал старик; лицо его осунулось и побледнело. – Никто не видел их с самого восстания. Никто и никогда. Затевается что-то серьезно, если они вылезли из своей норы. Я постарался скрыть охватившую меня нервозность и уверил рисовальщика: – Надеюсь, никто их больше и не увидит. – Держись от этих тварей подальше, – посоветовал Шарль. – А лучше сообщи властям. Это все неспроста. – Хорошо, – не стал спорить я с художником. – Подумаю над этим. – Будь осторожен, – попросил старик, зябко кутаясь в плед. Привет из прошлого откровенно выбил его из колеи. – Обязательно, – пообещал я и достал портмоне. – Я не нуждаюсь в деньгах! – заявил художник, заслышав шелест банкнот. – Все нуждаются в деньгах, – возразил я, выложил на стол пятьдесят франков и отошел к двери. – Береги себя, Шарль. – Лео! – рассмеялся рисовальщик. – Ты украл мою фразу! – Знаю, – усмехнулся я и вышел за дверь. В неровном свете зажигалки я поднялся на подземную улицу уровнем выше, там поспешил к ближайшей лестнице. Задерживаться под землей дольше необходимого не хотелось, и вовсе не из-за нелюбви к подвалам, просто требовалось перевести дух и хорошенько обдумать услышанное. Хоть виду старался и не подать, но слова Шарля меня чрезвычайно обеспокоили. Если верить учебникам истории, блистательный Рафаил был крупной фигурой даже по меркам падших. Штурм его загородного имения затянулся на несколько дней, а впоследствии стал одной из наиболее популярных тем батальной живописи того времени. Неужели кто-то из приближенных падшего уцелел в той бойне и теперь вернулся обратно более чем полвека спустя? Но зачем? И как с этим связана алюминиевая шкатулка Эмиля Ри? От безответных вопросов разболелась голова. Резкие порывы ветра бросали в лицо мелкую морось; хотелось скорее попасть домой, запереть ставни и улечься в постель. Просто позабыть обо всех бедах и проблемах хотя бы на ночь. Выспаться и с ясной головой обдумать сложившуюся ситуацию, которая с каждым днем нравилась мне все меньше и меньше. |