Онлайн книга «Боги Гринвича»
|
Джимми выглянул в дверь своего кабинета. Никто не смотрит, хотя какая разница? Его это уже не волнует. Дело в принципе. Любопытство глодало Кьюсака с апреля. И пусть даже его короткое пребывание в «ЛиУэлл Кэпитал» в любую минуту может подойти к концу, у него под руками все ответы. Кьюсак хотел знать. Он вытащил пачку с надписью «Сертификаты». Обычная коллекция успокоительных, сделанных из целлюлозы: нотариально заверенные подписи, инструкции с адресами доставки документов и записка от какой-то компании с ограниченной ответственностью «Велз Солюшн», находящейся неподалеку от Таймс-сквер. Под этой запиской Кьюсак увидел сертификат о смерти Генриетты Хеджкок. Такой же сухой и холодный. «Род смерти»: смерть в результате несчастного случая (утопление). «Оставшийся супруг»: отсутствует. «Судмедэксперт/Коронер»: Питер фон Мор подписался и заверил факт смерти. Кьюсак схватил раздел «Купля-продажа» и обнаружил пачку совсем отупляющих бумаг – цена закупки, графики платежей «ЛиУэлл Кэпитал» и инструкции по переводу средств. Он пролистал документы, все время поднимая глаза на дверь. Он надеялся ответить на один вопрос: «Что же мы покупаем?» Когда Кьюсак добрался до пачки «Гарантированное размещение», он нашел ответ. Но ответ оказался неожиданным. В нем не было вообще никакого смысла. Джимми начал набирать номер человека, к которому никогда не собирался обращаться за помощью. – Фелпс слушает. Было время, когда Кьюсак не выносил голоса своего тестя. После декабрьской неожиданности Джимми брюзжал Эми: «У твоего отца голос как у электрокардиографа». Но не сейчас. Не после вечера в МСИ. Не после того, как Эми, при поддержке своей матери, заключила мир в семье. Два слова «Фелпс слушает» казались Джимми нежнее песен Роя Орбисона. – Мне нужна ваша помощь. – Джимми, что стряслось? У тебя ужасный голос. – Позже. – Кьюсак взглянул на папку Генриетты Хеджкок. – Что вы знаете о прижизненных расчетах? – Это развивающееся направление. – То есть? – Кьюсак проверил дверь. – «Прижизненный расчет» означает сделку, при которой владельцы продают свой полис страхования жизни – когда договор страхования уже заключен – третьему лицу. Обычно не известным им людям. Эта практика получила распространение в восьмидесятых годах, когда больным СПИДом требовалось много денег на оплату своего лечения. – Виатикальные расчеты. – Верно, – согласился Калеб. – Со СПИДом стали справляться лучше, так что в наше время уже не так много неизлечимо больных. Но практика продажи полисов третьим лицам сохранилась. И прижизненные расчеты процветают. – Кто продает полисы? – Любой человек, которому нужны деньги. – Но страховой полис имеет денежную ценность, – продолжал Кьюсак. – Почему бы не снять деньги и сохранить страховку? – Когда люди доживают до семидесяти, – пояснил Калеб, – они могут продать действующий полис дороже его ценности. – Понял. – Иногда семьи покупают больше страховок, чем нужно, – продолжал Фелпс. – Чтобы полис не истек бессмысленно, агенты организовывают продажу от имени своих клиентов. Ларри Кинг [45] продал два или три полиса с суммарной выплатой в случае смерти около пятнадцати миллионов. – Зачем он их продал? – Джеймс, никто не отворачивается от свободных денег. Даже Ларри Кинг. – А кто покупает прижизненные расчеты? – спросил Кьюсак. – Хедж-фонды. Уоррен Баффетт [46] . Каждый, кто хочет получить прибыль. – Вы тоже этим занимаетесь? – Мы продали больше полисов страхования жизни в Новой Англии, – ответил Калеб, – чем любые три наши конкурента, вместе взятые. Но я не стану продавать свою страховку каким-то неизвестным людям. И не стану продавать полисы клиентов. – Вопрос, – сказал Кьюсак, глядя на дверь в ожидании Лизера, – станут ли хедж-фонды вкладывать деньги в прижизненные расчеты, чтобы защититься от своих неудач? – Это страховка, а не алхимия. Ты можешь потерять деньги. – Как? – спросил Кьюсак. – Ведь все умирают, верно? – Если человек проживет достаточно долго, ты можешь больше потратить на выплаты, чем получить в случае смерти. Сначала авансовый платеж за полис. Потом ежегодные платежи, которые все идут и идут. – Ну да, конечно. Кьюсак пробежался по документам из «Сертификатов». – А средняя продолжительность жизни – восемьдесят шесть лет, так? – Зависит от обстоятельств. Богатые люди живут дольше. Когда умерла Хеджкок, ей было семьдесят шесть. – Джеймс, а откуда такой интерес? – Пока это можно назвать исследованием, – ответил Кьюсак. – Мне нужно задать еще один вопрос, который может оказаться немного бестактным. – Задавай. – Вы когда-нибудь думали о продаже своей компании? – Я только недавно купил одну, – ответил Калеб. – Но вы продадите свой бизнес? – Все, что у меня есть, можно продать. Кроме моей семьи. Но теперь ты меня всерьез заинтриговал, – заявил Калеб. – Я перезвоню вам позже. В дверях кабинета Кьюсака стоял Сай Лизер. Виктор Ли смотрел на свои терминалы. Рынок уже упал на 200 пунктов, и конца-края не было видно. Вниз, вниз и вниз. Все три экрана кровоточили красными маркерами. – Вот дьявол, Сай. Я же говорил тебе продавать, – пробормотал Виктор себе под нос. Три младшие трейдера пялились в свои мониторы. Ли взглянул на «Премарин» под терминалом и подумал, действительно ли эстроген – такая хорошая идея. Он хорошо видел рынки, это верно. Он сократил издержки до нуля, и это тоже верно. Может, в долгосрочной перспективе женщины и вправду лучшие трейдеры. Но он сам не вспоминал о женщинах уже несколько недель. – Где мой молоток? Виктор взглянул на экран, потом на младших трейдеров. – Ладно, парни. Устроим голосование. Доу упал ниже десяти тысяч. Кто считает, что к одиннадцати часам он дойдет до девяти тысяч? Трое парней дружно подняли руки. Лизер изогнулся на одном из гостевых стульев кабинета Кьюсака. Он наблюдал и выжидал. Зубы сжаты, синие вены на шее выпирают, как садовые шланги. Слова звучали негромко и с каким-то шипением, даже «с» длилась дольше обычного. Сая было непросто расслышать, но змеиный яд явственно стекал с каждой буквы. |