Онлайн книга «Восемнадцать часов дурдома»
Андрей сел на прикрученный к полу железный стул, не забыв подложить теплую домотканую подушечку под зад. На подушечке был изображен кубанский казак на коне, в папахе и бурке, с усами и с саблей наголо, который лихим движением кистью сносит голову басурману – по виду герцог Вильгельм Оранский со средневековой гравюры, только в розовых стрингах на волосатых чреслах. Подушечку недавно подарила Андрею одна забавная пациентка, пригрозив, что если ее подарок не оценят, она будет приходить к Андрею во сне и отбирать мороженое. Столь серьезную угрозу игнорировать было нельзя, к тому же подушечка оказалось на редкость мягкой и теплой, и Андрей с удовольствием пользовался ею. – Вот ведь угораздило меня пойти сюда на работу! От одной мебели геморрой разовьется на второй день, а ощущение – ну точно, как в мертвецкой. Да, говорила мне мама: «Учись, сынок, на дантиста!» Нет, уперся, как идиот! «Буду психологом, буду квалифицированным психиатром!» Теперь вот сидишь здесь на железном стуле и пытаешься понять – чем он лучше уютного стоматологического кресла плюс зарплаты тысяч в двести пятьдесят? Андрей достал из сумки железную кружку, постучал ею о железный же стол, сваренный из списанных сантехнических труб, и пригорюнился. Один раз в неделю он обязан был встречать и осматривать вновь поступающих в стационар и жутко не любил это занятие. И вряд ли сможет полюбить в дальнейшем. * * * Клиника – учреждение особенное, сюда не привозили тривиальных пациентов, каждый был уникумом, а кое-кто настолько страшным, что наводил ужас даже на матерых санитаров в бронежилетах и с резиновым дубьем в руках. Таких валили всем миром – сначала напрыгивали сзади и заламывали конечности, а только потом заковывали в смирительные рубахи и укрощали незаменимым укольчиком, способным в случае нужды остановить даже лошадь на полном скаку. И стоит ли говорить, что в момент первичного приема (до выявления степени опасности или безопасности больных) пациентов от доктора отгораживала толстая металлическая сетка – она шла в комплекте со столом и спасла уже не одну жизнь. – А вот в тюрьме сейчас ужин – макароны дают! А у меня только пустая кружка и псих на подходе! Успею, не успею? – Андрей быстро вскочил, вытащил из сумки литровую фляжку из IKEA и налил из нее заваренный чай в кружку. – С жасмином, оно, пожалуй, даже приятнее, чем с мятой! От мяты одна истома, и не понимаешь, то ли выпил чаю, а то ли сразу снотворного, после которого хочется только спать – и желательно долго. Нет, определенно, мята мне никоим образом не походит – так же как и чебрец: во-первых, невкусный, а во-вторых, кроме как в аптеках его нигде и не купишь – да еще и не во всех! А вот жасмин – совсем другое дело: и на язык великолепен, и бодрит, и название органическое – жасмин! Прямо, слух радуется! В дверь громко постучали, и грубый голос спросил: «Можно?» – Валяй! – Андрей признал сопровождающего санитара Перельмана – а что с ним церемониться? Они были с ним хорошими друзьями. * * * Перельман считался в клинике старожилом (начинал работать еще при СССР), поэтому никто не обращал внимания на странности в его поведении, появившиеся с годами. Так, однажды он четыре часа общался с поступившим на лечение писателем-авангардистом, после чего уел всех незамысловатыми виршами: Есть идея, от идеи потею, От идеи робею, от идеи худею, От идеи легко, От идеи нелегко! Визуализирую женскую грудь, Не получается – в итоге грусть! Есть мнение, Переходящее в сомнения, Переходящие в поведение, Переходящие в овеществление, Переходящие в кормление грудью, Грудь люблю и не забуду я! – Тебе какая грудь больше нравится? – был первый вопрос, который Перельман адресовал Андрею сразу после знакомства. – Не понял! – Андрей опешил, не зная, как реагировать на слова заслуженного санитара. – А что тут непонятного? – Перельман, кажется, даже обиделся, – ты, вроде, на девственника не похож! Говори немедленно! – Ну, я даже и не знаю! – Андрей тянул время, – а из чего выбирать? Перельман расплылся в улыбке и протянул Андрею беломорину: – Вот, совсем другое дело! А строит тут из себя девственника на границе! Запоминай, пехота, два раза повторять не буду! Форма первая: Баскетбол – грудь большого размера, круглая; Форма вторая: Грабли – грудь большого размера, обвисшая; Форма третья: Баллон – грудь большего размера, чем большой; Форма четвертая: Маковка – гигантская грудь, круглая; Форма пятая: Цепеллин – гигантская грудь, обвисшая; Форма шестая: Монте-Карло – груди нет; Форма седьмая: Азиатчина – маленькая грудь узкой формы; Форма восьмая: Колбаса – большая грудь, похожая на колбасу; Форма девятая: Колба – грудь сужена в основании, расширяется к соску; Форма десятая: Лесосека – большая грудь узкой формы; Форма одиннадцатая: Пацюк – вялая грудь среднего размера; Форма двенадцатая: Роял Стандарт – упругая грудь маленького размера; Форма тринадцатая: Роял Нестандарт – упругая грудь маленького размера с заостренными сосками; Форма четырнадцатая: Дата Туташкия – волосатая; Форма пятнадцатая: Персик – большая и клевая! Форма шестнадцатая: Рыжик – средняя и клевая! Форма семнадцать: Магарыч – маленькая и клевая! – Ну, так какая? Андрей подумал и уверенно ответил: «Магарыч!» – Вот тебе и на! – Перельман выглядел расстроенным, – а я-то думал, что вот, появился единомышленник, которому аэростаты нравятся! И что ж вы все молодые такие глупые, никак не можете понять, что баба должна под рукой чувствоваться, а не греметь костями, как стиральная доска! – Да не слушай ты его! – вмешался в их разговор проходивший мимо врач лет сорока, – это же Перельман, он со своими аэростатами уже всю больницу забибикал, все никак не может смириться, что от него жена убежала к соседу-кондитеру! – Во-первых, не к кондитеру, а к мяснику! А во-вторых, не к соседу, а к свояку! И в третьих, не сбежала, а я её выгнал! – запальчиво ответил Перельман, – а все потому, что Пацюк, и никакого душевного удовлетворения! – Ну-ну! – хмыкнул врач и пошел дальше. Андрею стало не по себе, ему почему-то подумалось, что негоже принародно обсуждать женщин, а тем более жен. Но, конечно, он ничего не сказал… * * * – Вот, Андрюша, привел! – Перельман был небрит, и от него разило дешевым тройным одеколоном, – с новым психом тебя! А вот история болезни, переводят к нам – в других стационарах от него открещиваются, ну а мы, сам понимаешь, любому рады! |