Онлайн книга «Вера»
Покончив с уборкой, Вера примерила находку. Парик выглядел новым, неношеным, неприязни не будил и так напоминал собственные состриженные, что Вера решила его не снимать, зная, что от меланхолии нет средства лучше, чем переодевание. Она не стала задвигать проход в ничью комнату и бродила теперь по просторам расширившейся жилплощади. Наверняка соседи судачат, особенно та старуха, которая по выходным нянчит внучку. И та молодая, которая недавно спросила: «Правда, у меня живот совсем не видно?» – и добавила с гордостью: «Пятый месяц, а никто еще не заметил!» Все, небось, строят догадки, почему без мужика, почему до сих пор не свила гнездо, не снесла яйцо, не отложила человеческую личинку. Почему плетется в хвосте женских масс. Что с ней не так? Боится передать страшный наследственный недуг? Бесплодна в результате преждевременного порочного опыта? Не способна зачать, выносить, родить? Невесть что принято думать об одиноких и бездетных. Она надела купленные на рынке, по настоянию лысого, туфли. Левый жал. В спешке, когда она копалась в примерочной, а он вспылил, торговец спутал пары, а может, специально подложил. Раньше надеть повода не было, только теперь обнаружила. Превозмогая, она отправилась к месту службы лысого, чтобы поджидать у проходной. Добиралась общественным транспортом, автомобильная страховка истекла, неоплаченных штрафов накопилось на минимальную пенсию. Недавно она удирала от гаишника задним ходом по встречке, оцарапала дверь и теперь решила не рисковать. Поезд подкатил к нужной станции, за стеклом, превращаясь из смазанной массы в различимые фрагменты, замедлялось сплошное азиатское лицо. Створки разъехались, и она, беленькая, стала проталкиваться. Азия пропускала неохотно, перетирала, перекатывала и заполнила вагон вместо нее. Натирая левую, стараясь держаться прямо, доцокала. Она стояла среди просителей и приглашенных. Он появился в компании коллег, но ее не увидел. Не притворился, это всегда понятно, а именно не увидел, хотя прошел рядом, а она не решилась окликнуть, двинулась вслед и вдруг передумала. Сделался вечер, Вера хромала без всякого определенного направления и обнаружила себя возле храма, где отец когда-то прислуживал алтарником. Ворота были распахнуты, и она увидела батюшку, сходящего со ступеней в сопровождении налитого телохранителя. Батюшка был обернут в золотой конвертик фелони и напоминал конфетку. Поджидавшие, чулочно-платочные, завидя батюшку, бросились лобызать выпростанные краткие персты, свидетельствующие, по уверениям хиромантов, о деловом складе. Налитой теснил, а батюшка вгрузился в кожаный салон лазурно-синего эксклюзива на моторе в триста восемьдесят две лошадки, и чулочно-платочные бросились на вздутый, словно насосавшаяся пиявка, корпус, прикладываясь и подталкивая вперед малолеток, и на пыльной эмали отпечатывались многочисленные оттиски шепчущих «благослови» губ. Боль свалилась на Веру в одно мгновение. Она сорвала туфлю с истертой ступни и отшвырнула. Сняла вторую. Стащила добропорядочные рукава и набрала семь цифр и код региона перед ними. – Привет, надо встретиться. – Сегодня у меня акция, давай на следующей неделе, – в трубке раздалось режиссерское хрумканье. – Очень хочу тебя видеть. Хрумканье замедлилось и прекратилось – он задумался, отер усы. – Ладно, приезжай. Поможешь. – Я скоро! – не сдержала радости Вера. Такси вывезло ее к набережной, где уткнулось в затор напротив брусчатого подъема Васильевского спуска. Вера подумала, что и спуск, и вся Красная площадь похожи на ящера, который когда-то прогневил Бога, и тот решил его прихлопнуть. Кремль бухнул – одну перепончатую лапу придавил, ГУМом другую, Василием Блаженным хвост, Историческим музеем хотел башку размозжить, не вышло, Мавзолеем – промахнулся. Тяжелые предметы кончились, ящер изогнулся, замер, теперь выжидает, копит силы и однажды стряхнет непременно всю архитектурную мишуру и вообще все стряхнет. У двери подъезда Вера позвонила. За спиной, курлыкая непонятное, прошли трое из обслуживающего, временно зарегистрированного сословия. Затылком, спиной, задом ощутила их голод. Протяжное тонкое гудение возвестило – путь свободен. Дернула дверь, вбежала. Долго не открывал. Наконец шаги. Поворот ключа. Бросилась на шею. Он жевал жвачку. Перемалывал целый ком. Обнял ее невнимательно и воровато огляделся. Никого, кроме Веры, не увидев, натянул на голову шапку с прорезью для глаз. – Снимай, – сунул ей камеру. Она навела объектив. – Снимаешь? – Снимаю. – Мы, бойцы… – он запнулся, поняв, что соседка может услышать, потащил Веру в свою комнату, начал заново шепотом: – Мы, бойцы фронта защиты истории, объявляем войну зарвавшимся девелоперам и алчным чинушам! Мы больше не будем подавать петиции и выходить на митинги! Мы будем уничтожать вас физически, как вы уничтожаете наш город! Сняла? Просмотрев запись, они сделали еще несколько дублей, пока не получился хоть как-то его удовлетворивший. Они прокрались из квартиры, вышли под открытое небо, огляделись. – Ну, с богом, снимай, – наказал он, перекрестился, плюнул через плечо и, приседая, будто под пулями, пошел. Перебежав клумбу, он приблизился к экскаватору, стоящему перед строительным забором. Вера следила за его перемещением сквозь окошко видеоконтроля. Только сейчас она обратила внимание, что вокруг старого особнячка, притаившегося во дворе, появилось ограждение с вывеской «реконструкция». Она знала, что означает такая реконструкция – домик обречен. Режиссер, настоящий милитант, повозился с дверцей кабины экскаватора и скоро, никем не замеченный, вернулся. Они отступили в его комнату. – Все! – сказал он, стащив маску, обнажив пышущее радостным возбуждением лицо. И вырвал у Веры камеру. – Убери, меня могут узнать! Вера осмелилась спросить: – Что ты сделал? – Первая акция! – А что именно? – Залепил жвачкой скважину дверцы. Утром никто не сможет открыть, и работы остановятся. Он плюхнулся на разобранную постель. Рядом кособочилась коричневая этажерка, уставленная початыми сосудами, грязными рюмками, бокалами и фаянсом. Из-за многократно проливаемых напитков полки этажерки, покрытые кружочками и кляксами, липли не хуже ленты для мух. Внимание привлекали несколько заткнутых тряпками бутылок. Их наличие объясняло стоящий в комнате запах горюче-смазочных. – Готовимся к противостоянию, – пояснил борец. Повсюду были рассыпаны крошки и мелкий сор. Переполненные пепельницы попадались так же часто, как в иных домах попадаются букеты свежих цветов. В недавнем прошлом Вера несколько раз пыталась навести здесь порядок, оттирала и вытряхивала, но обитатель быстро приводил все в прежнее запустение. |