Онлайн книга «Простые смертные»
Ставни с грохотом распахнулись, и появился тот, чье лицо и было на них изображено. Художник явно ему польстил: в реальной действительности «Мерлин» выглядел так, словно его пожевал и выплюнул гиппопотам, а уж одет он был и вовсе с этаким прог-рок-шиком: лиловая рубашка, красные джинсы и жилет, расшитый самоцветами, такими же фальшивыми, как и их владелец. Аоифе, однако, была потрясена. – Мистер Силвервинд? Он нахмурился, огляделся и лишь после этого посмотрел вниз. – Да, я… это он. А вот кто вы, юная леди? Типичный янки. Причем самого гнусного пошиба. – Аоифе Брубек, – представилась Аоифе. – Аоифе Брубек. Рановато вы сегодня встали, чтобы пойти на прогулку. – Это потому, что сегодня свадьба моей тети Шэрон. А я подружка невесты. – Пусть это празднество будет поистине великолепным. А этот джентльмен, я полагаю, ваш отец? – Да, – сказала Аоифе. – Он репортер и приехал из Bad Dad’а. – Я уверен, что ваш папа старается быть хорошим, Аоифе Брубек, и он вовсе не Bad Dad. – Она имеет в виду Багдад, – объяснил я этому шутнику. – В таком случае ваш папа наверняка очень… храбрый. Он посмотрел на меня. Я тоже очень внимательно на него посмотрел. Не люблю я подобных разговоров! Да и вообще этот тип мне не нравился. – А вы действительно можете заглянуть в будущее, мистер Силвервинд? – спросила Аоифе. – Плохим я был бы предсказателем, если б не мог. – А вы можете предсказать мое будущее? Пожалуйста, а? Довольно, решил я и сказал: – Мистер Силвервинд занят, Аоифе. – Нет, он не занят, папочка. У него даже ни одного посетителя нет! – Обычно я прошу за предсказание взнос в десять фунтов, – сказал старый мошенник, – но в данном случае для такой необычной юной леди мы снизим цену, так что вполне достаточно и пяти. Или… – Дуайт Силвервинд повернулся, протянул руку и вытащил с полки пару книг, – ваш папа мог бы купить одну из моих книг – либо «Бесконечный предел», либо «Сегодня случится лишь однажды» – по специальной цене пятнадцать фунтов за каждую или двадцать фунтов за обе и получить предсказание в качестве комплимента. Папа Аоифе с удовольствием дал бы мистеру Силвервинду ногой по его магическим яйцам. – Благодарю вас, но мы не воспользуемся вашей щедростью и продолжим прогулку, – сказал я. – Я открыт до заката солнца, если передумаете. Я потянул дочку за руку со словами, что нам пора, но Аоифе вдруг вспылила: – Это несправедливо, папа! Я хочу знать свое будущее! Ну, просто великолепно, черт побери! Если я приведу назад зареванную Аоифе, от Холли просто житья не будет. – Идем, Аоифе… иначе парикмахер тети Шэрон будет тебя ждать. – О боже! – Силвервинд попятился и почти скрылся в своей будке. – Я предвижу большую беду. – И он поспешно закрыл за собой дверь с надписью «Sanctum». – Никто не знает будущего, Аоифе. Эти лжецы… – я обращался к закрытой двери проклятого «святилища», – …всегда скажут тебе именно то, что, по их мнению, тебе и хочется услышать. Взгляд Аоифе стал еще мрачнее, она покраснела, затряслась и выкрикнула: – Нет! Теперь уже и я слегка завелся. – Что – «нет»? – Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет! – Аоифе! Никто не знает своего будущего. Именно поэтому оно и есть будущее! Моя дочь совсем побагровела и еще громче выкрикнула: – Курд! Я уже готов был испепелить ее за бранное слово – но почему, собственно, моя дочь обозвала меня курдом? – Что? – Агги так говорит, когда очень сердится, но Агги все равно в миллион раз лучше тебя, и она по крайней мере всегда здесь! А тебя даже дома никогда нет! Она вырвалась и одна ринулась обратно по пирсу. Ну ладно, не особенно страшное польское ругательство и небольшая попытка эмоционального шантажа, пользоваться которым она, возможно, научилась у Холли. Я пошел следом. – Аоифе! Вернись! Аоифе обернулась и дернула за нитку свой воздушный шарик, словно собираясь его отпустить. – Ну давай. – Я знал, как обращаться с Аоифе. – Но предупреждаю: если ты отпустишь шарик, я никогда больше ни одного тебе не куплю. Аоифе скорчила совершенно «гоблинскую» рожу и – к моему удивлению и огорчению – тут же отвязала шарик. Он улетал все выше и выше, серебристый на фоне голубого неба, а сама Аоифе, поглядев ему вслед, разразилась бурными рыданиями, то нараставшими, то ненадолго затихавшими. – Я тебя ненавижу… я ненавижу Дору-исследовательницу… лучше бы ты снова уехал туда… туда в свой Bad Dad… навсегда, навсегда! Я тебя ненавижу, ненавижу тебя! И ненавижу, ненавижу твою храбрость! И Аоифе, крепко зажмурившись, набрала в легкие – легкие шестилетней здоровой девочки – побольше воздуха, и, думаю, ее горестный вопль слышало пол-Сассекса. Господи, забери меня отсюда! Куда угодно. Куда угодно – мне всюду будет хорошо. * * * Насер высадил меня у Ворот ассасинов, но не слишком близко: никогда ведь не знаешь, кто следит за теми, кто подвозит иностранцев; к тому же охранники у ворот в случае чего, не задумываясь, начинают стрелять, ублюдки несчастные. – Я позвоню тебе после пресс-конференции, – сказал я Насеру. – А если не будет мобильной связи, то просто встреть меня здесь в одиннадцать тридцать. – Отлично, Эд, – ответил мой верный помощник. – Азиза я привезу. А ты скажи Климту, что все иракцы его просто обожают. Серьезно. Мы построим ему большой памятник с очень большим членом, который будет указывать как раз на Вашингтон. Я хлопнул рукой по крыше, и Насер уехал. А я прошел оставшиеся до ворот пятьдесят метров – мимо бетонных блоков, выложенных, как на слаломной трассе, мимо воронки от январской бомбы, которую так толком и не засыпали: полтонны пластида, смешанного с осколками от артиллерийских снарядов, – двадцать человек погибло на месте и еще шестьдесят было искалечено. Олив тогда использовала сразу пять из сделанных Азизом фотографий, да еще и «Washington Post» заплатила ему за перепечатку. Очередь к Воротам ассасинов в ту субботу оказалась не такой уж страшной: передо мной стояло около пятидесяти иракских штатных сотрудников, кое-кто из вспомогательных служб и несколько резидентов, еще до вторжения проживавших здесь, в нынешней «Зеленой зоне». Все они выстроились по одну сторону от ослепительно-яркой арки, увенчанной огромной грудью из песчаника с торчащим соском. Передо мной стоял какой-то парень из Восточной Азии, и между нами, естественно, завязался разговор. Мистер Ли, тридцать восемь лет, держал в «Зоне» китайский ресторан – никому из иракцев здесь не разрешалось даже приближаться к кухне из боязни массового отравления. Ли сообщил, что встречался с оптовым торговцем рисом, но стоило ему выяснить, чем занимаюсь я, как его английский загадочным образом резко ухудшился, мои надежды на материал «Из Цзюлуна в Багдад» мгновенно испарились, и я стал думать, как мне спланировать предстоящий день. Наконец подошла моя очередь, и меня препроводили в туннель из пыльного брезента и колючей проволоки. Секьюрити во «Взрывной зоне» теперь вели себя весьма либерально и вежливо в отличие от бывших гуркских стрелков, которыми обычно укомплектовывали КПП номер один и которых теперь заменили бывшими полицейскими из Перу, вполне готовыми рисковать жизнью ради четырехсот долларов в месяц. Я предъявил журналистский пропуск и британский паспорт, меня всего ощупали, а оба мои диктофона тщательно обследовал капитан, явно страдавший каким-то кожным заболеванием – сухие чешуйки кожи так и сыпались с него на мою аппаратуру. |