Онлайн книга «Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями»
|
– А от воров, – прищурилась Елизавета. – Да что у тебя, гробница египетская? Кто к тебе полезет?! – Гробница не гробница, – огрызнулась Елизавета Архиповна, – а твои мозги смогу через нос крючком вынуть! Ежели найдется что вынимать. И так зыркнула, что участковый смылся от греха подальше. Тем более что придраться было не к чему. Старуха исправно продлевала разрешения, проходила все положенные комиссии, а зоркость демонстрировала такую, что впору позавидовать. Но это было несколько часов спустя. А сразу после выстрела огромная голубиная стая в панике взметнулась с лужайки, оглушительно хлопая крыльями. На этом Елизавета не угомонилась. – За умышленное распространение опасной инфекции в местах большого скопления людей, – раздельно проорала она, – подсудимая Алла Повышева приговаривается к высшей мере наказания! – Ты что, ты что… – забормотала Алла Игнатьевна, пятясь по лужайке. – Лизонька! Окстись! – Вижу цель! – каркнула Лизонька. – Готовлюсь к исполнению… К чему готовится обезумевшая ведьма, Алла так и не узнала. Как кролик перед призраком кастрюльки с рагу, рванула она прочь, петляя по дороге, и вслед ей летел хриплый злобный хохот старой карги. При таком отношении к животным и людям неудивительно, что большинство тварей божьих, кроме клопов, обходили дом Елизаветы стороной. Откуда взялся пудель, никто так и не узнал. Был он стар, болен, труслив и измучен скитаниями. В грязно-ржавых колтунах с трудом угадывался первоначальный черный цвет шерсти. Глаза слезились. Пудель жался к заборам и шарахался, когда на него гавкали дворовые собаки. В конце концов он прибился к магазинчику на краю города. Сердобольные продавщицы выносили ему еду, однако даже за корм пудель отказывался подходить: нервно хватал беззубой пастью содержимое миски и отбегал в сторону. Он боялся всех: людей, кошек, воробьев, машин, боялся велосипедов и пакетов, стариковских клюк и детских вертушек, и было непонятно, как такая жалкая тварь, передвигающаяся исключительно на полусогнутых ногах, до сих пор не скончалась от разрыва сердца. Увидев его первый раз, Елизавета предложила пристрелить, чтобы не мучился. В хвосте пуделя возмущенно забегали блохи и грозно замахали в сторону Елизаветы Архиповны кулаками. Сам пудель сидел неподвижно, смотрел перед собой бессмысленно-стариковским взглядом. На второй раз Елизавета донесла до продавщиц, что ей неприятно видеть этот ходячий полутруп, когда она спешит с утра за свежим батоном. Пудовкину неожиданно поддержала Алла Игнатьевна, покупавшая тут же сметану на развес. «Напишу заявление! – пообещала она. – В эту, как ее… Службу по отлову. Нечего ему тут делать. Раз такие жалостливые, забирайте себе!» Забрать пса было никак не возможно. Обе продавщицы это понимали. – Жалуйтесь, – равнодушно сказала одна. – Не идет он к нам, – с ненавистью процедила вторая. – А то забрали бы. – Что значит «не идет»? – вмешалась Пудовкина. – Да кто его, сукина сына, спрашивает? Она вышла из магазина, покрутила головой и, завидев пса, крикнула: – Эй! Ты! А ну давай сюда живо! Ты, ты, я к тебе обращаюсь! После чего направилась домой как ни в чем не бывало. И тут случилось чудо. Пудель тяжело встал со своего пригорка и поплелся за Елизаветой Архиповной. В некотором отдалении, но поплелся. – На смерть пошел, – ахнула остолбеневшая продавщица. – Не выдержал мучений… – прошептала вторая. Известно было, что пудель зашел в калитку за Пудовкиной, и следующие две недели его никто не видел. Общественность строила самые разные предположения насчет его кончины. Сварила ли Елизавета пса или съела живьем? Большинство сходилось на том, что прикончить бедолагу и впрямь было милосердным делом. А что уж там старуха будет творить с бренными останками, ее проблема. Через две недели калитка распахнулась, и на лужайку выбежала очень маленькая собачка. За ней вышла Елизавета. – Лаврентий, тут не ссать, – недовольно потребовала она. – Под кустик иди. Маленькая собачка, оглядываясь на старуху, задрала лапу на кустик. – Соображаешь, когда хочешь, – одобрила Елизавета. Случившаяся поблизости Алла Игнатьевна нацепила очки и воззрилась на животное. Оно было меньше пуделя раза в три. Оно было другого цвета: чисто черного, без всякой ржавчины. В конце концов, оно было без шерсти! На следующий день весь город знал, что ведьма Пудовкина завела пуделя и обрила несчастное животное налысо. Пудель был стар и болен. Он пускал газы, мочился под себя, хромал и горбил спину. Его рвало на Елизаветины ковры. Его мучил понос. Старуха притащила к себе ветеринара и четыре часа не выпускала из дома. Уже наблюдатели решили, что ведьма сожрала его, раз с пуделем не сложилось, но тут ветеринар выполз, качаясь, как былинка на ветру. – Что там, что? – бросились к нему. – Брокколи… – слабеющим языком выговорил ветеринар и упал лицом в траву. 7 – Прикинь, она целый огород для него вырастила. Диету, значит, подбирала. – Собакам же нельзя брокколи, – перебил Илюшин. – Если немножко, то можно. Оказалось, что этот ее Лаврентий за брокколи душу свою блохастую продаст. Ну и она и угощала его по чуть-чуть. Травки какие-то для него выращивала… Уколы делала. Заботилась, короче. Илюшин помрачнел. – Жалко пса. Только свезло бедному на старости лет. – Ты не торопись его жалеть, – ухмыльнулся Сергей. – Я же тебе про наследство еще не досказал. Макар вскинул бровь. Бабкин выдержал паузу и широким жестом открыл карты: – Пудовкина оставила дом Григорию Лобанову с условием, что он будет заботиться о пуделе Лаврентии до конца его дней. – Чьих дней? – Кобеля. Но вопрос хороший, грамотный. Показывает, что ты понимаешь логику Пудовкиной. Потому что смерть Григория эта ведьма тоже обговорила. – И кому тогда перейдет пудель? – с некоторой опаской поинтересовался Илюшин. – Варианты? – Жене его! – Ничего подобного. Маргарите Сысоевой, дочери Нины. – А дом? – Вот про дом ничего не знаю, – покаялся Бабкин. – Ты же понимаешь, что с точки зрения закона вся эта завещательная конструкция не просто шаткая, а разваливается на части? Вступит Григорий в права наследования, подсыпет утром псине крысиного яда – и все. Бабкин кивнул. |