Книга Моя нечаянная радость, страница 56 – Татьяна Алюшина

Петр Федорович тут же созвонился с его родственниками – дедок-то жил не брошенный, а присмотренный и обихоженный близкими, только уезжать из деревни и дом продавать категорически отказывался.

Дело в том, что по неписанному договору местные жители Батардиных в деревне считали чем-то вроде главных руководителей, судей и заступников наподобие мэра или шерифа американского, потому что они поселились здесь первыми, когда деревня совсем еще пустовала и была в упадке, и взяли под свое крыло, опеку и пригляд всех оставшихся стариков Загорья. И вроде как повелось так, что любой, кто собирался покупать в поселке участок и дом, шел к Батардиным для разговора.

Сначала потому что их участок был единственным, на котором кипела жизнь, стояли теплицы и огород разрабатывался, да и дом современный строился, и явно было видно, что деловые городские мужики хозяйничают. И тянулись люди узнать, что тут и как, а дальше, непонятно и каким образом, но сложилось так, что за любым советом, помощью и даже заступничеством шли к ним. Пришлось принимать на себя этот негласный мандат заступников и охранителей законности.

Вот поэтому-то Петр Федорович тут же позвонил администратору сайта, где выставили вещи, и предупредил, что они ворованные, а также заявил в милицию.

Мошенников задержали, вещи купил музей за не самые большие деньги, но зато честно. Но любителей старины этот инцидент не отвадил, и они постоянно наведывались в Загорье. Да только наученные неудачным опытом Данилыча старики посылали всех прямиком… к Батардиным на проверку.

В результате таких проверок наезжать стали лишь работники серьезных музеев, кафедр институтских и официальных аукционов.

Прялку Матвей нашел примерно через час своих «археологических» раскопок. Чердак был вторым – то есть сначала шел некий переходной полуэтаж, которым баба Глаша пользовалась – травы там всякие целебные и кулинарные держала, сушила грибы, яблоки и фрукты и для остальной хозяйской надобности, и сюда вела надежная широкая лестница. А из этого помещения на чердак под самой крышей стояла приставная деревянная лесенка. Вот там-то и находились сокровища из прежней жизни.

И похоже, что этот чердак не посещали лет эдак двадцать, если не все тридцать – пыль и паутина. Поднявшись на чердак, Батардин отметил, как грамотно строили раньше – никакой сырости и затхлости не наблюдалось – все сухо, чисто, не считая пыли, разумеется, и ни одна вещь не истлела. И это при постоянной смене температурных режимов – от морозов к жаре! Ни протечки, ни влаги!

Баба Глаша без руководства такую серьезную изыскательную операцию оставить не могла, поэтому устроилась у лесенки и давала оттуда ценные указания и разъяснения. Сначала стояла, потом Матвей спустился в дом и принес ей табурет – села, и они продолжили. Он что-то находил и, отплевываясь от пыли, кричал ей и спрашивал, что это. Так он вытащил и уложил возле нее на пол корыто для рубления капусты с самим инструментом, рубилом – такая штука: нож в виде серпа на древко в центре посаженный, рядом пристроились тяжеленный угольный утюг, «зыбка» – это люлька для новорожденных, которую подвешивали на крюк в потолке, еще какие-то вещи.

И наконец у стены, придавленная другим барахлом, обнаружилась прялка. Пришлось разгребать тюки с вещами, отодвигать сундук и тяжелую ширму, и когда, наконец-то, Батардин добрался до прялки и потянул ее на себя, откуда-то из-за мощной балки на скате потолка, вывалился тяжеленный предмет и со всей дури ударил его по голове.

Он аж взвыл от удара, весьма ощутимого и неприятного.

– Что там с тобой, Матвеюшка? – испугалась Глафира Андреевна.

– Да ничего страшного! – прокричал он в ответ. – Что-то на голову свалилось!

– Вылезай оттуда, покалечишься еще! – разволновалась баба Глаша.

– Сейчас! – пообещал он, подняв с пола и рассматривая, чем это его тут припечатало по головушке-то.

Явно доска, где-то сантиметров сорок на пятьдесят и толщиной сантиметров семь, тяжелая и почему-то завернутая в дерюгу, перевязанная толстым шпагатом. Странно, что бы это могло быть?

Матвей вытащил прялку и, зажав под подмышкой «ударный» предмет, спустился с чердака.

– Вот она, прялка. – Он победно поставил раритет на пол.

– Да бог с ней! – отмахнулась баба Глаша, принявшись обеспокоенно суетиться вокруг него. – Что с головой-то твоей? Покажи, – притягивая его голову двумя руками, потребовала она. – Сильно вдарило?

– Да так не до убоя, но ощутимо, – признался Матвей.

– Шишак будет, – уверенно заявила старушка, рассмотрев места удара. – Надо холодное что приложить сразу, – и, отпустив его голову, озабоченно поторопила: – Пошли лечить тебя.

– Да постой, баб Глаш, – придержал ее за руку Матвей, – фигня это все, само пройдет, давай лучше посмотрим, чем меня огрело.

И, положив доску на опустевший табурет, принялся развязывать шпагат, развязал и развернул дерюгу. Под ней доска была упакована в ткань, похожую на брезент, под ним еще один слой – плотная холстина и сверху тоже шпагат. А уж под холстиной тонкий хлопок, а под ним…

…старинная икона, написанная на доске, вполне неплохо сохранившаяся, даже на абсолютно дилетантский взгляд Матвея. А с иконы смотрел на них суровый мужской лик, завораживающий какой-то, притягивающий с удивительно ясными глазами.

– Это что? – почему-то совсем тихо спросил Батардин, рассматривая икону.

– Николай Чудотворец, – тоже едва слышно, задрожавшим от потрясения голосом ответила Глафира Андреевна и пояснила, смахнув слезинку, скатившуюся по щеке: – Икона-спасительница нашей семьи. Пропала еще до войны, когда деда арестовали. Мы думали ее те, кто арестовывал, забрали, а оно видишь как, спрятал, видать, дед Николаюшку.

И заплакала.

Матвей, отложив икону, обнял старушку, прижал к себе и поглаживал по спине, успокаивая.

– Ну, вот же, нашлась, – ободрял ее он. – Чего плакать, теперь не пропадет реликвия ваша.

Баба Глаша плакать перестала, отстранилась от него, подняла краешек фартука, вытерла слезы со щек, разгладила фартук натруженными старенькими ладонями и заявила твердым голосом:

– Теперь точно не пропадет, – и распорядилась: – Пошли отсюда.

– А добро? – указал Матвей на сложенные вокруг табурета вещи.

– А-а-а, – отмахнулась баба Глаша, – потом заберем, не до него сейчас. Только икона важна.

Батардин поднял доску, и вдруг на пол спланировал какой-то листок.

– А это что? – подобрал Матвей пожелтевший документ.

– И что там? – подошла к нему Глафира Андреевна.

– Документ на гербовой государственной бумаге, – произнес Матвей. – Официальная справка… м-м-м, тут вроде как подтверждения или дарения, не ясно, дальше: о том, что сия икона Николая Чудотворца дарена Зосиме Саввичу Поликарпову в награждение за беспримерный подвиг спасения жизни и здравия Архиепископа Сергия… опять размыто, непонятно… нет ничего, только в конце: на вечныя владения. И дата семнадцатое марта тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.