Онлайн книга «Добро пожаловать в Некрополь»
Уже тогда в его составе было свыше двадцати бойцов в основном из числа местных крестьян, уроженцев и бывших членов комсомольской организации деревни Кропивники [38] . Народные мстители не давали угонять людей и скот в Германию, вели среди населения разъяснительную работу, отбивали у фашистов обречённых евреев, коммунистов, пленных красноармейцев, но, самое главное, — беспощадно отстреливали старост, полицейских и других предателей Родины. Именно против этих по происхождению, как и Ковальчук, мирных землепашцев были брошены свыше тысячи вооружённых до зубов бойцов 314-го полицейского батальона, уже «прославившегося» многочисленными репрессиями по отношению к еврейскому населению края в Луцке и Камень-Каширском, Мельнице и Мацейове [39] . Успели они оставить кровавый след и в Любомле, силами двух взводов расстреляв 215 душ. Случилось сие печальное событие ещё 22 июля… В этот раз решили обойтись сотней полицейских: одной ротой из четырёх взводов, двух штатных и двух прикомандированных из подразделений вспомогательной полиции. Семенюк и Ковальчук ехали в последней из пяти машин. Всю дорогу они молчали. А как поговоришь, если кругом одни враги? Такие же украинцы, с похожими именами и фамилиями, славяне, разговаривающие на том же родном языке, поющие самые мелодичные в мире, добрые, искренние песни, но по каким-то своим причинам люто ненавидящие власть рабочих и крестьян. Даже страшно представить, что эти добродушные с виду парни — земляки, христиане, в основном православные, — сделают с ними, если, не дай Боже, пронюхают об их потайной жизни… В Шацк прибыли около шести вечера. — Свободное время! Подъём в 6:00, — объявил командир. Пора! Закинув за плечи тяжёлые вещмешки, подпольщики направились в сторону деревни Свитязь и одноимённого озера, раскинувшегося всего в нескольких километрах от Шацка. — Эй, вы куда? — вдруг раздался сзади голос Никифора Костенко, по дороге сидевшего в машине рядом с ними и пытавшегося всё время навязать ненужные разговоры. — Купаться! — жёстко отрезал Ковальчук, надеясь таким образом отбить желание набиваться в попутчики. — В такой холод? — Мы и зимой в прорубь ныряем. — Я с вами! — А плавать умеешь? — Не бойтесь… На Днепре жил! — Ну, что же, пошли, — тяжело вздохнул Семенюк. — Зачем им этот хлыщ? А вдруг он стукач? В центре местечка повернули направо и, недолго попетляв между стройными стволами осин, оказались на безлюдном песчаном берегу. — Раздевайтесь! — по праву старшего по званию распорядился Свирид. — Есть! Ковальчук и Костенко сбросили одежду, аккуратно сложили её в ровные армейские кучки и, громко крича, побежали по мелководью. Когда вода достигла пояса, Иван присел и намочил голову. — А ты чего ждёшь? — заорал издали. — Постерегу ваше барахло, — отшутился Семенюк. Костенко, фыркая и матерясь, добрался наконец до глубины и поплыл, поплыл далеко вперёд по бесконечной тёмно-синей глади. Мощные взмахи его рук напоминали какой-то знаменитый спортивный стиль, овладеть которым простой украинский селюк никак не мог. «Нет, не так прост этот парень… Надо будет хорошенько расспросить, где он учился плавать», — сделал вывод Ковальчук. Бросившись вдогонку, он едва не настиг Никифора, но тот обернулся и как дал… Если б это происходило на земле, можно было бы сказать: «Только пятки сверкали!» Впрочем, так оно и было. 40. Деревня Свитязь Шацкого района Волынской области Украины, начало октября 1941 года Накупавшись, Иван выбрался на берег и принялся приседать. — Раз-два, раз-два… — Как водичка? — поинтересовался Свирид. — Люкс! — А этот, этот-то смотри, что вытворяет! Русая голова Костенко мелькала где-то в километре от берега. — Похоже, парень давно дружит со спортом, — предположил Ковальчук. — Да… Интересно, где его учили? Может, в разведшколе? — Непохоже. В этом случае он бы не стал выпячивать свои способности. — Согласен… Говорит, что жил на Днепре. Расспроси его подробнее о детстве-юности, ладно? — Есть! А может… — Оставить. Пусть живёт, — Свирид сложил руки рупором у рта и завопил: — Никифо-о-ор!!! Вдали над водой поднялась рука, приветливо помахала коллегам. — Пускай тешится, — улыбнулся Иван. — А ты пока расскажи о себе. — Не положено… Хотя… Запомни на всякий случай — вдруг загнусь. — Ничего с тобой не случится до самой смерти! — А если? Тогда и передашь близким, что Свирид Семенюк честно и до конца выполнил свой долг. — Это твоё настоящее имя? — Да… Я родился близ Ровно в деревне с византийским названием Александрия [40] . На Горыни [41] . — Знаю. — Откуда? — Плавал когда-то на экскурсию: от Припяти до Ивановой Долины [42] . — Понял. Мы жили намного выше. — Ну, это как смотреть, если не по петляющему руслу, а напрямик, не так уж и много… — Не спорь. Я прекрасно знаю географию! — Есть не спорить, гер рейхскомиссар! — В 1917 году мне исполнилось 15 лет… — А мне — тринадцать! — Пацан… — Тоже мне старик нашёлся! — Ладно. Не обижайся. После революции наша семья переехала на восток, в столицу Советской Украины — город Харьков. Там я окончил сначала университет, затем аспирантуру. В 1932 году теоретический отдел моей «альма-матер» — Украинского физико-технического института — возглавил, ты наверняка слыхал это имя — Лев Давидович Ландау; мы подружились… Через пять лет его перевели в Москву, где в то время был создан Институт физических проблем (ИФТ), следом за шефом в Белокаменную потянулась большая группа учёных-физиков с Украины, в том числе и я. В день приезда меня вызвали на Лубянку и настойчиво порекомендовали присматривать за своим научным руководителем… Сначала я отказался, причём в резких тонах, но буквально через несколько дней был вынужден согласиться — прижали меня, Ваня, к ногтю, так прижали, что не шевельнуться ни влево, ни вправо, сам знаешь, как могут в нашей организации… Вскоре институт разгромили, многих расстреляли. Меня же репрессии не коснулись. А вот с научной карьерой прошлось покончить навсегда… Ладно, потом дорасскажу — Костенко возвращается! |