Онлайн книга «Азъ есмь Софья. Царевна»
Софья пожала плечами. Пусть хоть усекретятся, лишь бы были живы и здоровы. Вот. * * * Если бы Софья видела Яна Собесского, она б ему искренне посочувствовала. Горящие глаза, светящееся лицо, улыбка… Он летел к Марии, словно на крыльях. Держал в кармане драгоценный жемчуг, белый, черный, розовый, Марыся его очень любила и светился он на ее нежной коже… Обнять, поцеловать, сказать, что все у них будет хорошо, что Крым от татарвы почистили, так что приказ короля выполнен, а там уж… Пусть им нельзя будет появляться какое‑то время в свете, пусть! Дома посидят! А потом король и окончательно их простит, Михайла отходчив… Вот и Дьяково, стены школы… Только почему так странно смотрят казаки? Почему шепчутся девушки? Что с Марысенькой?! То самое… Ян все понял сразу. Дураком он никогда не был — и отчетливо увидел и маленький животик, и налившуюся грудь, и чуть отекшее уже лицо… все было видно. Даже и то, что на столе стояло блюдо с кислой капустой, кою Марысенька потребляла много и часто. А учитывая, что у них более полугода ничего не было… Упало из руки, раскатилось по полу драгоценное жемчужное ожерелье. Глухо простучало жемчужным дождем, хрустнуло под сапогами несбывшимися надеждами… — Ян!!! Но этого крика он уже и не услышал. Только дверь захлопнулась. И никто кроме девушек не видел, как воет от боли и горечи женщина, потерявшая в жизни самое ценное для нее — власть. Ян шел, не видя ничего перед собой. Отлетел кто‑то с дороги… коня у крыльца не оказалось — и он пошел напрямик через сад, сбивая цветы, топча траву… куда? Самому бы знать! Утопиться? И того не хотелось… Ничего не хотелось. Вот так вот, любимая женщина. Отравительница. Предательница. Изменщица. Ты ради нее в огонь и в воду, на турецкие пушки и сабли, а она…?! В себя Ян пришел, сидя у речушки, в которой даже топиться было жалко — такой она была неглубокой. Разве что на дно лечь и зубами за песочек держаться — а не то комедия будет. В горле что‑то сухо клокотало. Тошно было так, что словами не передать. Тошно, больно, горько… Чья‑то тонкая рука появилась из‑за спины, поставила перед Яном на траву корзинку, мужчина обернулся. — Ты кто? — Елена. Девушка принялась выставлять на траву кувшинчик с чем‑то спиртным, кубок, выложила порезанные мясо, сыр, хлеб, зелень. — Испей, боярин. — Уйди… Видеть никого не хотелось. Девушка кивнула. — Выпьешь — в тот же миг уйду. — Тебе‑то какое до меня дело!? Ян вскочил на ноги. Стоя он был чуть ли не на голову выше девушки. Совсем юная, невысокая, с темно — каштановыми волосами, заплетенными в косу, и ярко — голубыми, славянскими глазами, она была очень красива. И смотрела прямо на него. Не кокетничая, не флиртуя, не играя. — Прошу тебя. — Яд там, что ли? — Никак нет, боярин. Просто тебе больно сейчас, а это поможет в самый острый миг. Потом, конечно, не надобно уже, но сейчас стоило бы. — Что бы ты понимала!? Что ты вообще можешь понимать в моей жизни!? Девушка не отступала и не боялась. Просто смотрела прямо в глаза. Марыся так никогда не делала. Играла, кокетничала, прикрывала глаза густыми ресницами… Марысенька… По сердцу опять резануло болью. За что!? Господи, да за что ж так!? * * * — Мне и не надобно в твоей жизни разбираться, боярин. То не моего ума дело. А вот что плохо тебе — сразу видно. И вид у нее был такой решительный, что Ян отчетливо понял, что девушка не уйдет и не отступит. Можно кричать на нее, угрожать, даже ударить, а вот прогнать не получится. Так почему бы и нет? Он не глядя выплеснул себе в рот рюмку чего‑то крепкого, резкой болью обжегшего пищевод, прожевал торопливо подсунутый кусок мяса — и притянул к себе девушку. Раз уж сама пришла. Она не сопротивлялась. Собственно, на то и была ставка. Потом уже будут и слезинки, и кровь на обрывках платья — кстати, без обмана, потом будут разговоры, а сейчас… Это называется замещение. Ян сейчас с кровью отрывает от себя кусок души — и если что‑то дать ему взамен… думаете, не прирастет? Еще как! Если в такой момент подвернется женщина, да умно себя поведет — легко станет заменой той, которая обманула и предала. Насколько уж этих чувств хватит — неизвестно. Но возможность — есть. * * * — Сонюшка, ты уверена? — Алешенька, а как еще? Сейчас мы с распаханной земли налог берем, а это неправильно. Нам надобно, чтобы крестьяне больше землицы распахивали, чтобы прирастала страна, чтобы ширилась, а они ж не будут! Больше земли поднимут — больше возьмут с них. — Думаешь, ежели брать тягло с человека… — А что бы не попробовать? Мужчина, старше шестнадцати лет. Вот сколько таких в семье — за столько и налог брать. А баб не трогать, они землю не пашут. — Так врать же будут. — А на то перепись населения произвести. — И кто этим будет заниматься? — Попы в приходах. На кой они еще нужны, такие умные? — Попы? — Пусть перепишут все семьи, где сколько душ, да те сведения патриарху и отправят. А мы уж людей посадим, сведем все воедино и подсчитаем, сколько денег надобно, с какого селения, сколько боярину, сколько государю… — Бояре недовольны будут… — А у нас еще Хованский не добит. Софья смотрела с нехорошим прищуром. — Страхом править будем. — Нет, бунты давить постоянно будем, — Софья встретила взгляд брата, не поморщившись, — на то у отца постоянно время было, не у нас. Нам же страну обустраивать надо, а не разбираться с чужим ущемленным самомнением. — Умеешь же ты… припечатать. — Умею. Так что? Пугать — или давить? — Ну, если вопрос именно так ставится? Софья вздохнула. Грустно и тяжко. — К сожалению, братик, в нашем отечестве он иначе и не ставится. Никогда. * * * — Я так понимаю, ты домой не собираешься? Ян Собесский смотрел на пана Володыевского. Ежи пожал плечами. — А зачем? Мне и тут неплохо, а уж Басеньке и вовсе радость. |