Онлайн книга «Князь советский»
– Я тебе пошвыряюсь! – прикрикнул на него чекист. – А ну подними все! Одна из папок раскрылась, и Клим увидел синий штамп: «Приговор приведен в исполнение». Во второй и третьей папках было то же самое. Чекист отложил журнал в сторону. – Ты чего там листаешь? В карцер захотел? Клим поставил папки на место. До него только сейчас дошло, куда он попал: эта комната была кладбищем – местом захоронения человеческих дел. Их были тысячи и тысячи. Вот они – подлинные достижения советской власти за десять лет: жизни, размолотые как руда и переплавленные на нужды государства. Или вообще без смысла и причины – в порядке производственного брака. Входная дверь скрипнула, и в проходе показалась согнутая фигура со шваброй в руках. – Приступай! – гаркнул маленький чекист. Старик принялся мыть полы. Тишина была оглушающей – только позвякивала ручка переставляемого ведра, да шелестели страницы «Крокодила». Старик, пятясь, приблизился к Климу, повернулся… Это был Элькин. На его лице темнели коричневые ссадины, а тело было словно переломано и двигалось вопреки законам анатомии. – После отбоя вешайтесь на штанине! – едва слышно произнес он. – Цепляйте за оконную решетку: она крепкая и выдержит ваш вес. – Что? – растерянно переспросил Клим. Элькин ожесточенно загримасничал. – Не дожидайтесь, пока они начнут вас пытать. Вас ведь еще не трогали, нет? Он оглядел Клима с ног до головы; глаза его слезились, а нижняя челюсть тряслась, будто ему было холодно. – Они будут с размаху сажать вас на бетонный пол – от этого кровь идет горлом и носом. Или свяжут и будут бить ногами. Но хуже всего, если закроют в железном ящике и начнут лупить палками – долго, часами… посменно. Вы этого не выдержите! Вы оговорите всех, кого знаете, – и тогда их тоже заберут. Чекист вновь отложил журнал: – Вы болтать сюда пришли?! Элькин вздрогнул и принялся возить тряпкой по полу. На его лице появилась безумная, перекошенная улыбка. – Не обращайте внимания, – шепнул он Климу. – Меня сюда специально позвали, чтобы я убедил вас выдать Нину. Вы уж простите, что я донес на вас. Я долго держался… Просто удивительно долго! В Крыму мы с Ниной ходили гулять, и она рассказала мне про вас, так что теперь чекисты тоже знают, кто вы такой. Клим смотрел на него в холодном ужасе. Совсем недавно Элькин был цветущим, умным и гордым человеком, а сейчас это был полный инвалид, который уже никогда не вылечится – даже если окажется на свободе. – Зачем им нужна Нина? – спросил Клим. – Они ищут деньги, которые она забрала у Рейха. Я пытался объяснить, что это я их перевозил, но меня ограбили на границе, – только мне никто не верит. Чекисты знают, что Нина сейчас в Берлине, и им нужен ее адрес. Сегодня ночью вас вызовут на допрос и будут пытать. Элькин поднял палец со сморщенной ямкой вместо ногтя. – Не повторяйте моей ошибки – вешайтесь, пока не поздно! Это единственный способ спасти Нину. Я сегодня тоже сбегу на тот свет – и уж там они меня точно не поймают. 3. – Отбой! Всем спать! – крикнул надзиратель и потушил свет. Клим лежал на спине, глядя невидящими глазами в темноту. Он касался кончиками пальцев своей скулы, ключиц, запястья. Вот и все, мистер Рогов… Прощайся с собой – здоровым, сильным, что-то осознающим: сегодня тебя либо убьют, либо искалечат – приволокут в камеру с раскрошенными зубами и отбитыми почками. И никакое личное мужество не поможет. Слава богу, хоть Галя не оказалась предательницей – иначе бы к нему не прислали Элькина. Впрочем, это было слабое утешение. Клим кусал губы, пытаясь совладать со страхом и тошнотворной, безысходной тоской. Неужели действительно покончить с собой? Он зажмуривался, до боли сцеплял пальцы и бессвязно молился о чуде. Какой глупостью казались теперь ссоры с Ниной и дурные выходки из ревности… Надо было жить полной жизнью и пользоваться тем, что дают! А теперь уже поздно. Хватит или не хватит сил не выдать Нину? Если чекисты узнают, что она остановилась у Зайберта, ее найдут и убьют – в Германии у них полным-полно тайных агентов. Климу вспомнился его шанхайский дом и покрытая голубым кафелем ванная комната. Нина выходила из-под душа – капли воды стекали с ее потемневших кудрей, и она вся подрагивала и покрывалась мурашками. Вытиралась, накидывала на плечи белый махровый халат, а потом накручивала на голову полотенце – так туго, что у нее слегка приподнимались уголки глаз. Клим говорил ей, что у нее теперь «китайские глаза», а она утверждала, что это «египетские очи». Вспыхнуло электричество, и в камеру вошел здоровый, гладко выбритый конвоир с веснушчатой рожей. – Рогов! – выкрикнул он, сверяясь со списком. Вот и все… Вот и приехали… Клим медленно сел. – Имя-отчество? – спросил конвоир. – Я гражданин США. В американских документах не указывается отчество. Конвоир поднес кулак к его лицу. – Поговори еще, сука! Без вещей на выход! Сердце бухало так, что казалось – еще минута и будет сердечный приступ. Клим обулся, зачем-то застегнул ворот рубашки. Веснушчатый толкнул его в спину: – Поторапливайся! Они шли по коридору. Двери, тусклые лампочки, скрещивающиеся на полу тени… – Прямо, – бросал конвоир. – Направо. Еще направо. Стоять! Лицом к стене! Двое человек проволокли мимо третьего – окровавленного, бьющегося, с резиновой грушей во рту. Он что-то мычал, и Клим слышал, как один из тюремщиков уговаривал его: – Тише, тише, не ори! – Вперед! – скомандовал конвоир. Вот они – звериные инстинкты, обостренные до предела. Тебя поймали и тащат куда-то, а тебе остается только огрызаться в бессильной злобе и страхе. Напасть на конвоира? Пусть пристрелят за сопротивление властям? Все одно лучше, чем многочасовые «меры социалистической обороны». – Стой! – рявкнул конвоир. Они остановились перед дверью, покрашенной в коричневый цвет. – Стучи. Клим прикрыл на секунду глаза. – Стучи, сволочь! Он стукнул несколько раз в створку. – Да! – откликнулся мужской голос. – Входи. Невероятное облегчение – до слабости, до дрожания рук – увидеть в кабинете Алова. Этот не мог пытать: он фанатик, мерзавец, но не палач… Здесь же, под большим портретом Ленина, сидела некрасивая, рано состарившаяся машинистка с выпуклым лобиком и скорбно опущенными уголками губ. Она устало, без любопытства, взглянула на Клима и поправила бумагу, заправленную в печатную машинку. |