Онлайн книга «Частный визит в Париж [= Место смерти изменить нельзя]»
|
Реми снова склонился над ежедневником и спустя пару минут указал ему пальцем на строчку: «Письмо Максиму». Запись была сделана дней за десять до приезда Максима. – Вы не знаете, о чем речь? Максим пожал плечами: – Наверное, дядя сделал пометку, чтобы не забыть мне написать письмо? – Вы получили перед отъездом от него письмо? – Нет, – подумав, сказал Максим, – перед моим отъездом мы только созванивались. Все долгие разговоры отложили до встречи… – Сколько идут письма в Москву? – Недели три. – Следовательно, ваш дядя вряд ли собирался вам отправлять письмо за десять дней до вашего приезда. Что же, по-вашему, Арно имел в виду под словами «письмо Максиму»? – Не знаю. Может, он что-то хотел написать мне, но потом сообразил, что письмо не успеет дойти, и не написал? Реми перелистал ежедневник за текущий год. – Сколько вы получили писем с начала этого года от дяди? – Три. Нет, кажется, четыре. – Какие месяцы, помните? – В сентябре, съемки у Вадима уже начались, он мне писал о начале работы; до этого в мае или июне, еще одно в начале весны… С Рождеством поздравление. Реми листал ежедневник. Максим ждал. – Нигде нет никаких пометок о письмах. Только одна-единственная, за десять дней до вашего приезда. Вы не находите это странным? – Не знаю, не очень. А вы находите? – Когда вы вошли в эту квартиру первый раз, здесь не было какого-либо письма, оставленного Арно на ваше имя? – Вот вы о чем подумали… Нет. Не находил. – Здесь ваши письма к месье Дору. Я могу их прочитать? – Прошу вас. Там нет ничего интимного. Реми погрузился в чтение писем. Максим понес кофейные чашки на кухню, вымыл, вытер, вернулся, сел напротив Реми, закурил сигарету… – Значит, это ваше наследство, вот этот столик? О нем речь идет? – Он самый… – Месье Дор оформил свое завещание? – Я не знаю. Дядя писал, что сделает мне на этот столик бумаги. Но сделал ли – не знаю. – Но склонны думать, что сделал? – Да нет… Не знаю. Дядя писал – вы ведь прочитали письма, – что хочет сделать к моему приезду. Но мы на эту тему не успели переговорить. – Ни слова? – Ни слова. Почему такой странный вопрос? – Когда я в кабинете спросил, есть ли у месье Дора ценности, вы мне не ответили. Я делаю вывод, что вы считали, что данная ценность принадлежит уже вам, а не ему. – Вы психолог… Скорее я предоставил родственникам право отвечать. – И они ответили, что у Арно ценностей нет. – Я слышал. – Вы думаете, они знают, что Арно оформил бумаги на ваше владение столиком? И что за бумаги? Завещание? Дарственная? – Понятия не имею. – Если они тоже не знают, кому принадлежит столик, то почему промолчали? – Откуда, по-вашему, я могу знать? – Да это я так, сам с собой скорее… Вы промолчали, например, чтобы не заговаривать о наследстве. Где наследство – там интерес, мотив преступления, детективы все читают, все разбираются… Так ведь? – Так, – усмехнулся Максим. – Вот. А они – почему? – Почему? – Если Арно еще не оформил бумаги на столик – то это не ваше, а Сонино наследство. Поэтому она и ее муж промолчали. Собственно, по тем же причинам, что и вы. Дорогой он, интересно? – Должно быть. Восемнадцатый век все-таки. Венецианская школа. – Разбираетесь? – Нет, дядя как-то говорил… Он у экспертов справлялся. Эти вот инкрустации розовым деревом, лакировка, медная ковка, что-то еще, не помню… Кроме того, он вроде как принадлежал русской императрице Екатерине Великой. – Как же Соня упустила такую вещь? Они ведь с мужем коллекционируют антиквариат! – Не она с мужем, а ее муж. Только я слышал, что Арно отказался ему продать, хотя Пьер просил. Арно говорил, что этот столик ему не принадлежит, что он только хранитель чужого имущества. – То есть вашего имущества. – Нашего. Русской ветви нашего рода. – Неплохой повод для убийства, а? Пока месье Дор не написал свое завещание, убить его… И столик становится наследством Сони. А? – Вы серьезно? – Пока нет. Вы бы Соне поверили? – В чем? – Так, вообще… Что она говорит правду. Максим удивился вопросу. – Почему вы меня спрашиваете? – Не знаю, так просто. Она такая… – Реми искал слова. – Необычная. Я с такими не встречался, не знаю, что и думать. Вы режиссер, должны разбираться в лицах… Разве нет? – Совсем не обязательно. – Я разочарован. Так поверили бы? Максим взглянул на Реми, но так и не сумел понять, была ли в его вопросе ирония. – Не поверил бы, – сказал Максим. – Почему? – Не знаю, поймете ли вы мой ответ. – Попробуем. – Соня – актриса. – То есть? Максим задумался. Изящная надломленность, неуловимая манерность… Что-то от эпохи немого кино. Хрупкая капризность, утонченность, декадентство, наивная и порочная улыбка… Нет, не порочная, не то слово, – бывалая, – нет, опять не то… Знающая, посвященная в тайны – вот, это ближе; жрица, священная змейка, магия, Древний Египет. Глаза темные, глубокие, непроницаемые; не выдают, не отвечают, втягивают и колдуют… Реми смотрел на Максима внимательно. Максим запнулся: – Э-э-э… Не профессиональная, конечно, а просто относится к типу играющих женщин… Короче, я бы на свой вопрос не стал от нее ждать ответа, на который можно положиться. – Вот вы как… Разобрались. Интересно увидеть режиссерское мышление… Значит, актрисам вы не верите? – Нет. – Понятно. Но Соня знает, что отец собирался вам столик передать? – Знает. Об этом пол-Парижа знает, насколько я могу судить. Вы в чем-то Соню подозреваете? – Нет, – покачал головой Реми. – Пока нет. Надеюсь, и не буду. – Что вы хотите сказать этим «надеюсь»? – Было бы обидно, чтобы такая женщина оказалась преступницей. Арестовывать ее, в тюрьму, бр-р-р… – Похоже, вы считаете, что Арно нет в живых. – Я ничего не считаю. Все возможно, но чтобы считать, надо знать, а я пока ничего не знаю. Пока я вижу этот столик и пытаюсь примерить на него роль – выражаясь вашим языком – мотива для преступления. |