Книга Ложь под звездным соусом, страница 38 – Ирина Градова

– П-простите?

– Настоящее имя нашей общей знакомой – Мария Прибыткова. Во всяком случае, под этим именем она числится в списках Дубровского детского дома во Всеволожском районе! Полагаю, она и об этом вам не сообщила?

Регина была ошарашена, но взяла себя в руки и спокойно ответила:

– То, что она изменила имя, не является преступлением!

– Это правда, – согласился Погосян. – Но вы еще кое-чего не знаете. Дело в том, что Устинья… вернее, Мария, уже проходила по делу о попытке изнасилования. Тогда ей было четырнадцать, и она утверждала, что на нее покусился ее опекун, отец Владимир.

– Кто?!

– Видите ли, в одиннадцать лет семья православного батюшки, в миру – Владимира Корецкого, взяла опекунство над Прибытковой. Они воспитывали еще трех девочек из того же детдома. Три года все шло хорошо, а потом, как гром среди ясного неба, Мария вдруг сбежала. Она вернулась в Дубровку и заявила воспитательнице, что над ней и другими детьми надругался отец Владимир, причем делал он это постоянно.

– Что?!

– Можете себе представить? Разумеется, была проведена тщательная проверка, и никто из девочек не поддержал версию Марии. Медицинское освидетельствование не выявило ничего, что говорило бы о насилии со стороны отца Владимира, и подозрения с него сняли. Однако Мария продолжала твердить, что он виновен. В результате ее отправили в коррекционный детский дом.

– То есть в психушку? – автоматически уточнила Регина, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Абсолютно верно. Девочка провела там несколько месяцев, после чего вернулась обратно. Ее подлечили, и она больше не говорила ерунды, однако отцу Владимиру ее не отдали во избежание повторения эксцесса, да и чтобы не травмировать и без того пострадавшую психику. Марию вычеркнули из списков на удочерение, и она до конца одиннадцатого класса прожила в детском доме. Я говорю вам все это, Регина Савельевна, чтобы показать, с кем вы связались – ваша клиентка – патологическая лгунья. Это, кстати, в лучшем случае, а в худшем – она психически нездорова! Сначала ей примерещилось, что ее насилует опекун, а теперь вот – что босс на нее покушался… Вы понимаете, что, если дело дойдет до суда, все выплывет наружу, и ни один судья в мире не встанет на вашу сторону? Мой вам совет – прекратите поиски каких-то мифических убийц и поймите, что ваша подзащитная действительно нуждается в помощи, и не только вашей, как адвоката, но и психиатрической! Мой наниматель готов пойти на уступки и не станет преследовать Марию Прибыткову – или, если угодно, Устинью Попкову, – если вы решите настаивать на ее невменяемости. Вполне возможно, неосторожное слово или движение покойного Сугривина вызвало в ней панику, и она вообразила, что история, существовавшая только в ее голове, повторяется. Ей могло показаться, что Сугривин намеревается ее изнасиловать, как до того казалось в отношении отца Владимира… Поймите, я не желаю зла вашей клиентке, ее можно только пожалеть! Я лишь хочу, чтобы вы не тратили сил понапрасну, пытаясь доказать ее невиновность. Она виновна, но в силу своих психологических особенностей, скорее всего, не будет признана таковой – при вашей помощи ее отправят на лечение, а потом она сумеет вернуться к нормальной жизни! Как вам такой расклад?

Захар видел, как адвокат Кузьмина покидал кабинет – у него был вид полководца, выигравшего не просто сражение, а всю войну. Он не шел, а плыл по проходу к выходу, не глядя по сторонам, а на его круглом, лоснящемся лице играла довольная улыбка.

Войдя, Захар увидел, что Регина сидит на диване, уронив голову на руки. Его насторожила эта поза отчаяния, обычно ей несвойственная, и он встревоженно спросил:

– Эй, Маруся, в чем дело?

Она медленно подняла голову, и он испугался еще больше, увидев выражение ее лица.

– Господи, Регинка, что случилось – этот толстяк тебя обидел?!

Его огромные кулаки самопроизвольно сжались.

– Он не виноват, – едва слышно проговорила она. – Господи, какая же я дура!

– Ты можешь сказать, что произошло? Что этот мужик порассказал?! Он угрожал тебе? Или Кузьмин?..

– Нет, Захар, успокойся, они оба ни при чем… У тебя есть завтра съемки?

– Тебе что-то нужно?

– Надо, чтобы ты съездил в Дубровку.

– Куда?

– Это поселок, где-то рядом с Всеволожском – по карте посмотришь.

Устинья, стоя под лестницей, наблюдала за дверью в кабинет Регины. Захар вошел туда полчаса назад и до сих пор не выходил – о чем они могли говорить сразу после ухода адвоката Кузьмина? Что-то подсказывало девушке, что дело нечисто.

Наконец дверь открылась, и Захар спустился.

– Иди к ней, – сухо обратился он к Устинье, кивнув в сторону кабинета Регины.

– Что-то случилось? – с беспокойством спросила она.

– Тебе все объяснят. Давай двигай!

Неожиданная грубость Захара, который в последнее время вроде бы стал относиться к ней неплохо, удивила Устинью. Что могло вызвать перемену к худшему?

– Можно? – робко спросила она, входя.

Регина стояла у окна, скрестив руки на груди. Когда она повернулась, девушка увидела на ее лице выражение, похожее на то, что было у Захара.

– Что-то случилось? – спросила она, прикрывая за собой дверь. – Адвокат Кузьмина…

– Адвокат Кузьмина рассказал мне то, что вы не сочли нужным сообщить, – перебила Регина. – За каким лешим вы приходили к Сугривину в день убийства?!

– Откуда…

– Из записи с камер наблюдения – неужели вы действительно полагали, что это удастся скрыть? Следователь не озаботился их отсмотреть – его интересовали только записи с парковки и, очевидно, распоряжения «сверху» с рекомендациями не слишком зарываться в дело при наличии «убийцы», то есть вас. Однако адвокат Кузьмина, вероятно, сообразив, что нас такой расклад не устраивает, сам занялся записями и обнаружил на них ваше присутствие. Как вы это объясните?

– Так вы все-таки не верите, что убийца – я? – несмело поинтересовалась Устинья, щеки которой горели от обиды и унижения, но также и от сознания правоты адвокатессы.

– А я не знаю, чему верить! – раздраженно воскликнула та. – Я предупреждаю клиентов, что со мной нужно быть откровенными во всем. Я должна знать день и час, когда вы родились, изменяла ли ваша мать вашему отцу, и сколько именно налогов вы сокрыли от государства в текущем году! Вас я тоже предупреждала, а теперь, выходит, вы мне лгали?

– Технически – нет. Вы не спрашивали, поэтому у меня не было причин… Вы должны меня понять, ведь, расскажи я о том визите, вы могли…

– Да какого черта вы рассуждаете о том, что я могла и чего не могла?! Мы заключили соглашение, и вы обязаны были его соблюдать. Условием этого соглашения была абсолютная, кристальная честность!