Онлайн книга «Замкнутый круг»
Олейников смотрел на него улыбчиво — выжидательно и понятно было, что он не одобряет решения Кошерина. И еще весь вид его говорил, что некрасиво подслушивать чужие разговоры. — Я и не собирался подслушивать ваши тайны, — сказал громко Кошерин. — Вы меня пригласили в кабинет, вот я и сидел и ждал своей очереди. Больше ничего, все что вы говорили, я не слышал, у меня своих дел хватает. Этим заявлением, невольно вырвавшемся, Кошерин заставил Олейникова задвигаться интенсивно за столом. Олейников взял ручку и постучал ею по столу, затем опустил голову и стал что — то искать в ящике. Только тут Кошерин понял, что своим заявлением «ваши тайны» он как бы вводил разговор депутата по телефону в разряд криминальных договоренностей. Иными словами Олейников, сидя в депутатском кресле, занимался посторонними незаконными делами. Кошерин хотел как — то дать понять, что не это он имел в виду. Но понял, что сейчас залезет в еще большую халепу. Депутат Петр Олейников и так уже не знал, куда деть свое красное лицо. — Я к вам пришел по делу, — сказал Кошерин. — Оно касается моего сына Виктора Дмитриевича Кошерина, известного вам психиатра. Красное лицо перестало двигаться, пузырчатые голубые глаза Олейникова застыли и выражали глупое беспокойство. — Как вы сказали? Кошерин повторил сказанное. Некоторое время Олейников переваривал услышанное. — Да, я знаком с вашим сыном, — наконец выдавил из себя депутат. — И что из этого следует? — Я хотел бы спросить, когда вы его видели последний раз, дело в том, что Виктор Дмитриевич пропал? — Как пропал? — обрадовано вскричал Олейников, словно этим легким вопросом Кошерин извинял его. — Я у него недавно был на сеансе. — Недавно, это когда? — Сейчас, сейчас, — заметушился депутат, — где — то диктофон подевался. Я ведь все его наставления записываю. Ага, вот он. Олейников достал из гладкого блестящего черного портфеля диктофон. — Хотите послушать? Кошерин голоса сына давно не слышал. — Конечно, что за вопрос. Олейников нажал кнопку и послышался треск. — Постойте, такого быть не может, я ведь записывал. — Может, вы не перемотали? — высказал догадку Кошерин. — Сейчас, сейчас… Олейников стал щелкать переключателем, но ничего не получалось, по прежнему диктофон только трещал. — Чудеса, просто чудеса, такую установку не записать. Это преступно с моей стороны. При слове «преступно» Олейников быстро глянул на Кошерина. — Вы понимаете, это ведь мое спасение? Установки Виктора Дмитриевича я всегда записывал и потом пользовался ими дома. У меня уже целая аудиотека его установок. Ваш сын прекрасный врач, он меня лечит от очень сложной психической болезни, которую я заработал здесь. Хотите, мы поедем ко мне домой и там все прослушаем. Или я сейчас позвоню Турчанке. И она нам по телефону передаст. — Турчанка — это кто? — строго спросил Кошерин. — Так я ее зову, она из Турции приехала специально ко мне. Это моя домработница и… — Понятно. Вы думаете, она сможет найти записи и проиграть их нам? — А что тут такого. Мы постоянно проводим аудиоконференции. Сейчас и проведем. Олейников набрал номер и стал слушать. Долго никто не подходил. Наконец, связь была установлена. — Я сейчас ее на селектор переведу, — бормотал увлеченный делом Олейников. Теперь ему было не обязательно смотреть на своего посетителя, перед которым чувствовал себя неловко и беззащитным. Раздался голос Турчанки. Глубокое бархатистое контральто. У нее, наверное, и усы растут, подумал Кошерин. Турчанка ушла, стук каблуков был хорошо слышим через включенный селектор. Через некоторое время она включила диктофон. Но кроме треска Кошерин ничего не услышал. — Ты, голубушка, что — то неправильно делаешь, — заволновался Олейников. — Ты посмотри там на рычажок слева, там, где стоп написано. Да, да… Теперь нажми, это перекрутка. Но ничего не получалось. Диктофон шипел, трещал и плевался обрывками фраз. А Олейников бледнел, краснел, вставал, садился, стучал пухлыми ладошками по зеркально полированному столу, двигал диктофон взад — вперед… — Такого просто не может быть. — Потому что не может быть никогда, — добавил Кошерин. Ему хотелось смеяться. Ловко все придумал Виктор. Точно так, как и с рукописью своей. Запись мгновенно стирается, потому что ее не должен слушать чужой. Но потом, не сомневался Кошерин, она восстановится. Когда его не будет рядом. Значит, в данном случае он чужой, не должен слышать голос родного сына. Кошерин хотел успокоить совершенно разволновавшегося Олейникова, но потом махнул рукой. Получится такая же занудина, как в случае с транспортировкой автомобилей. — Ладно, пойду, — сказал, вставая Кошерин. — Нет, зачем же, вы посидите. Я сейчас позову нашего технаря, он мигом все исправит. — Значит, вы виделись с Виктором несколько дней назад? — уточнил Кошерин. — И он был в полном здоровье и даже шутил, анекдот мне рассказал. Про компьютеры. Ага, вот этот: «Если долго смотреть в монитор компьютера — в какой-то момент он начинает смотреть на вас». Представляете, компьютер смотрит на вас глазами тещи? Физиономия Олейникова растянулась в улыбку. И он сразу стал похож на пятилетнего бутуза, у которого отобрали любимую игрушку. Но это выражение быстро стерлось. Кошерин внимательно смотрел на депутата. То ли анекдот не понял, то ли увидел что-то неловкое в нем. Олейников оглянулся, не было ли за его спиной этого неловкого? В коридоре Кошерин с силой потер лицо, будто боролся со сном. И таких вот берут на работу в высший эшелон власти! Анекдоты рассказывает. Далеко же мы уедем в таком эшелоне. * * * Сила слабостью сильна. Виктор все время показывает ему эту свою слабость, а он превращает ее в силу и движется к причине, не понимая следствия. Чем-то все это должно закончиться! Кошерин сидел перед дневником (так теперь он назвал рукопись Виктора для себя) и думал о том, что попал в ловушку, из которой теперь будет сложно выбраться. Ошибся он один раз, когда женился на Кристине. И ошибка состояла в страсти его к женщине. Именно тогда она достигла своего пика, и ему подвернулась Кристина. А если бы подвернулась другая, то он повторил бы все сначала и в том же порядке. Теперь он в этом не сомневался. Следовательно, ошибку допустил не он, а та сила, которая толкала его к женщине, чтобы взять у нее то, что подсказывала взять его природа. |