Онлайн книга «Приди в мои сны»
Наверное, от волнения или от усиливающегося к ночи морозца пальцы не слушались, портсигар упал к ногам Игната. Тот наклонился, поднял, вот только отдавать Виктору не спешил, рассматривал портсигар очень внимательно, открыл, закрыл, а потом спросил незнакомым, осипшим вдруг голосом: – Откуда это у тебя? – Это подарок. Отдай. – Я спрашиваю, откуда? – Это она мне подарила, Настя. Сказала, что когда-то портсигар принадлежал ее брату, но брат погиб. Там случилась какая-то трагичная история, она не вдавалась в подробности, а я не спрашивал. Мне хватило того, что она подарила мне вещь, которой очень дорожила. Поэтому отдай портсигар, Игнат. – Ты сказал, она слепая. – На него Игнат не смотрел, водил пальцем по узорам на серебряной крышке. – Почему она слепая? Что случилось? Виктор понимал, что происходит что-то странное, что все эти вопросы неспроста. Но Игнат спрашивал, и он ответил: – Был пожар. Кажется, около года назад. Дом сгорел, в пожаре погибли ее родители. Настю вынес из огня Трофим. Он был денщиком у ее отца. Она осталась жива, но ослепла. Не бывает такого, чтобы человек менялся прямо на глазах, старел, ломался и терял опору. Виктор так думал, пока не взглянул Игнату в лицо. – А бабушка? – спросил Игнат шепотом. – Бабушка к тому времени была уже в Перми. Старая хозяйка – это и есть графиня Шумилина. Погоди, Игнат, откуда тебе знать про бабушку?.. Прежде чем ответить, Игнат открыл портсигар, одну сигарету сунул себе в зубы, вторую протянул Виктору. Они закурили и мучительно долго смотрели друг на друга в тусклом свете угасающего дня. – Она на тебя похожа. – Виктор заговорил первым. – Она гораздо красивее меня. – Игнат улыбнулся. – Возьми. – Он протянул Виктору портсигар. – Я отдал его Насте, когда попал в тюрьму, сказал, чтобы она подарила его хорошему парню. Видишь, как оно бывает? – Ты граф Шумилин? – Был им когда-то очень давно, пока по собственной глупости не накликал беду на самых близких людей. Родители умерли… – Он глубоко затянулся сигаретой, закашлялся с непривычки, сказал с горькой усмешкой: – Кажется, последний раз я курил на сходке бомбистов. Вот такой я был дурак… А они умерли, и с моей любимой сестренкой случилось несчастье. Во всем этом я буду винить себя. – Они тебя не винили. Настя не винила. Она говорила о тебе с любовью. Твоя семья любила тебя. Он кивнул, загасил недокуренную сигарету, сказал: – Пойдем, ты должен мне все рассказать. Нам нужно решить, как быть дальше, где их искать. Они сидели в кабаке за дальним уединенным столом, больше пили, чем ели, разговаривали. Говорил в основном Виктор. У него оказалось очень много связанных с Настей воспоминаний, каждое из них он бережно хранил в своей памяти. Иногда они прокрадывались в его сны, но про сны он рассказывать Игнату не стал, побоялся получить в морду. – А Трофим всегда таким был. – Игнат улыбался собственным светлым воспоминаниям. – У него весь мир делится на своих и чужих. Значит, тебя он признал? – Признал. – Виктор кивнул. – После того как сначала едва не придушил. – Со мной он тоже строгим был, особенно когда учил драться. А Настю любил, баловал всегда. – Он и сейчас ее любит. Там, в горящем вагоне, если бы я не пришел, он бы с ней остался. До самого конца. – Почему ты пришел? – спросил Игнат. – Зачем тебе было жизнью расковать? – А как иначе? – Виктор посмотрел на него удивленно. – Ты бы тоже пришел. Игнат не ответил, только кивнул каким-то своим мыслям, разлил водку по стопкам. – Почему они здесь? – спросил, когда они, не чокаясь, выпили. – Почему моя бабушка жила в Перми эти годы? Ничего не понимаю. Это ведь не из-за меня. Я далеко был. Да и каторга – это не курорт, родных туда с визитами не пускают. Ты не знаешь, как давно они здесь? – Они не здесь, Игнат. Вот о чем надо подумать. – Найдем, – пообещал он твердо. – Если сами не сможем, попросим Кайсы. Кайсы знатный следопыт. А мы с тобой поутру в тот дом еще раз сходим, если потребуется, правду силой выбьем. Не понадобилось. Неприметного вида старичок вырос перед их столом словно из-под земли. – Насилу вас отыскал, – сказал ворчливо и, не спрашивая разрешения, уселся на пустующий стул. – Кто тут из вас Серовым будет? – Я. – Сердце забилось чаще, а весь хмель мигом выветрился из головы. – А ты кто такой? – А я Лаврентий Терентьевич. Вы с Нюркой, внучкой моей, давеча разговаривали, про хозяек ее выспрашивали, денег обещали. – Он хитро сощурился. – Рассказывай. – Виктор достал из кармана портмоне, но деньги вынимать не спешил. – Мне бы горло прочистить для начала, умаялся я с другого конца города до вас добираться. Годы мои уже не те. Виктор сделал знак половому, и через пять минут перед старичком стояли и выпивка, и закуска. Он ел неспешно, с великим аппетитом, а Виктор видел, что Игнат уже теряет терпение. – Рассказывай, – велел он и положил перед Лаврентием Терентьевичем рубль. – Остальное потом, как расскажешь. Старичок заграбастал рубль, вытер редкие усы и наконец заговорил: – Старая хозяйка не хотела, чтобы кто-то знал, куда они съезжают, а вот Настасья Алексеевна все переживала, инженера какого-то ждала. Тебя? – Он посмотрел на Виктора. – Меня. – Так она тебя с самой осени ждала, а уже весна на дворе, – сказал старичок с укором. – Вот он я, пришел. – Это хорошо, что пришел. Плохо, что опоздал. Но весточку она для тебя все равно оставила, велела передать, что если надумаете ее искать, то искать нужно в Чернокаменске. – Где? – спросили они с Игнатом в один голос. – В Чернокаменске. Уезжали они спешно, где станут там жить, пока не знали, но Настасья Алексеевна надеялась, что городишко небольшой. – Городишко и в самом деле небольшой, – пробормотал Виктор растерянно. – Почему они так спешно уехали? – спросил Игнат. – Из-за девочки. – Из-за какой девочки? – Из-за девочки, которая старой хозяйке приходится правнучкой, а молодой, стало быть, племянницей. Заболела девочка. – Погоди… – Игнат подался вперед, сжал руку старика с такой силой, что тот вскрикнул от боли. – Еще раз повтори, что сказал. – Силища, – проворчал старик, вырывая руку. – Что повторить-то? Анечка, правнучка старой хозяйки, никогда крепким здоровьем не отличалась, хиленькая была девочка. Уж как над ней все хлопотали, чтобы на ноги поставить, а ничего не получалось, то одна хворь, то другая. И так с самого младенчества, все шесть годков. |