Онлайн книга «Ночное кино»
Он не шевельнулся, и дружелюбие его рассеялось. Я облажался, выставился самозванцем. Я не шевельнулся. Он тоже. Анаболические стероиды так раздули его мышцы, что он походил на пластмассового супергероя, у которого не гнутся руки в локтях и от чрезмерно рьяных игр в детском саду может отвалиться голова. – Какой скотч предпочитаете? – спросил он. – На ваш выбор. Он взял с полки бутылку «Гленфиддиха». Пока он наливал, за баром – в пасторальном тосканском пейзаже – открылась потайная дверь и с коробкой стаканов появился парнишка, который выбрасывал мусор в патио. Склонив голову – ему, видимо, тоже велели в глаза не смотреть, – он принялся расставлять стаканы на зеркальных полках. Бармен принес мне скотч и выжидательно замер. – Ваша карточка? – подсказал он. – Которая? – Я принялся как можно театральнее нащупывать бумажник. – Членская. – А. У меня нету. Я гость. – Чей? – Гарри, можно стакан воды, быстро? Голова кружится. Идеально выбрав момент, к стойке подкралась женщина – ну или мальчик, если они тут мальчики. Надутые губки, кукольный профиль, длинные светлые волосы, лиловое платье, такое тугое, будто ее облили шелком. Бармен Гарри – а я-то думал, его зовут Геркулес, – пронзил ее яростным взглядом, давая понять, что подобной просьбой она серьезно нарушает протокол. – Внизу спроси, – ответил он, скупо улыбнувшись. – Не могу. Я… мне просто воды, и нормально. Он одарил ее хмурой гримасой, жестко посмотрел на меня – я, мол, с тобой еще не закончил – и отошел. – Веселый малый, – отметил я. Женщина посмотрела на меня неуверенно; руки ее – тоже с длиннющими черными ногтями – вцепились в стойку, словно эта худышка боялась улететь под потолок гелиевым воздушным шариком. Густо накрашенные голубые глаза водянисты, зрачки огромны. Губы не от природы пухлые – она их подправила, вколола что-то, и рот получился клоунский, чрезмерный и грустный. – Как вас зовут? – спросил я. На лице у нее немедленно нарисовалось «Игра окончена». Она смерила меня ледяным взглядом. Я был уверен, что она сейчас же уйдет, но она склонила голову набок: – Вы друг Фадиля. – А куда он подевался? Что-то я его не вижу. – Во Францию вернулся, куда ж еще. Гарри грохнул на стойку стакан воды. Женщина схватила его и осушила одним глотком – капелька убежала из уголка рта и скользнула на подбородок. Женщина отставила стакан, нестойко пошатнулась на каблуках, и бармен молча отошел налить еще. Они это проделывают не в первый раз. Она пальцами отерла рот. – С вами точно все нормально? – вполголоса спросил я. Она не ответила, лишь осмотрела глубокий острый вырез платья, клоунски надула и без того надутые губки и расправила ткань. – Вам бы поесть чего-нибудь. Или домой пойти. Отоспаться. Она взглянула на меня с вялым недоумением, будто я обескуражил и ее. Гарри пихнул ей второй стакан, и она выпила воду, ни слова не сказав. Я откашлялся, улыбнулся бармену: – Так вот, я друг Фадиля. Это арабское имя что-то ему объяснило. Он неохотно кивнул и ушел на другой конец бара, откуда ему махал толстый коротышка. Я склонился к женщине: – Вы, наверное, можете мне помочь. Но ее внимание было приковано к молодому помощнику официанта, который распихивал стаканы под стойкой. Темные космы, веснушки, лет шестнадцать – он словно соскочил с картины Нормана Рокуэлла [53] . – Эй, – шепнула женщина. – Будь другом, а? Налей водки с клюквой? Он притворился глухим. – Да блин. Наплюй ты на Гарри. Он у нас душка. Я ж подыхаю. В ответ на ее мольбы, угрожавшие стать пронзительными, мальчишка нехотя поднял голову и покосился на Гарри, деловито сооружавшего очередной напиток. Затем в приступе жалости схватил бутылку «Смирнофф». – Ах ты мой ангелочек, – прошептала женщина. Он добавил клюквенного соку, поставил коктейль перед ней и вернулся к своим стаканам. – Можно мне льда? – спросил я, подтолкнув к нему скотч. Он кивнул. Когда принес стакан обратно, я сунул ему в руку стодолларовую купюру. Он в испуге вытаращился. – Не реагируй, – сказал я, тоже покосившись на Гарри. – У меня вопрос. – Я вынул из кармана Александрину фотографию, подтолкнул к нему по стойке. – Узнаешь ее? Не поднимая головы, он позвенел стаканами. – Уберите с бара, – шепнул он. – Тут камеры. Я сунул фотографию в бумажник. Если кто смотрит, будем надеяться, решит, что я показал парнишке портрет своей дочери – или, с учетом местной клиентуры, моей несовершеннолетней восточноевропейской подружки, которая ни слова не знает по-английски. – Помоги, а? – сказал я. Мальчишка скосил глаза вправо, почесал щеку: – Ну да, она была нарушение. – Что-что она была? Он опять зазвенел стаканами. – Нарушение безопасности недели три назад. Внизу ее фотка висит. – А что случилось? – Простите. Я не могу. Меня в говне утопят, если… – Вопрос жизни и смерти. Парень снова испуганно захлопал глазами. Ему бы разносить газеты или командовать бойскаутами, а не в этом заведении ишачить. Я выудил из кармана еще сотню, потянулся за черной барной ложкой и уронил купюру к его ногам. Он нагнулся, подобрал купюру и принялся сортировать красные салфетки, помеченные одиноким черным «О» – если приглядеться, не буквой, а открытым ртом – кричащим ртом. – Она атаковала гостя, – тихонько бормотнул парнишка. – Атаковала? – Ну, типа, напала на него. Я так слыхал. – Каким образом? Распространяться он не захотел – или сам не знал. – На какого гостя? Он опасливо глянул на Гарри, взял полотенце и потер стойку. – Зовут Паук. – Как-как? Он пожал плечами: – Кликуха такая. Его слова любопытным образом подействовали на женщину. Все это время она потягивала коктейль, не обращая на нас внимания, но теперь развернулась на табурете и попыталась сфокусировать на мне затуманенные глаза. |