Онлайн книга «Ночное кино»
Обыкновенный старик – рука лежит на набалдашнике четвероногой ортопедической трости, джинсы промокли насквозь. Рядом большой синий рюкзак «ДженСпорт» и огрызок сэндвича из «Сабвея». Я нахально разглядывал старика в упор, но он лишь покосился на меня, улыбнулся и что-то буркнул. – Что-что? – крикнул я. – Понадобится нам Ноев ковчег, как думаете? Я пресно улыбнулся и перешел на оконечность пирса. Ливень хлестал такой, что не разберешь, где дождь, а где разбухшая река. Я обернулся к старику – еще раз проверить на всякий пожарный. Но он невинно горбился на скамейке, и дождь бурлящим водопадом стекал вокруг него с красного зонтика. Старик улыбнулся, поманил меня – судя по его возбужденной гримасе, в моем взгляде он прочел сексуальный подтекст. Старый педрила, выискивает клиентуру. Гос-споди боже. – Поделиться? – спросил он, возведя глаза к красному зонтику, который окрашивал его физиономию в розовый. – У меня, по-моему, есть запасной. – Облизнувшись, он расстегнул рюкзак и порылся внутри. Я отмахнулся и быстро зашагал прочь; хлобыстнула молния, оглушительно зарокотал гром. На велосипедной дорожке у северной стороны пирса гомонила небольшая толпа. Я кинулся туда, протолкался между зеваками. В центре Хоппер с другим мужиком поднимали с земли пожилую афроамериканку. Баюкая больную руку, бедняга рыдала. В тоненьком розовом халате она вымокла как мышь. – Что случилось? – спросил я какую-то женщину в толпе. – Ограбили. Этот урод даже трость у нее отнял. Услышав это, я кинулся пробиваться сквозь толчею и со всех ног помчался назад. Старик исчез. Я в ярости уставился на скамейку. Там валялись красный зонтик, рюкзак, ортопедическая трость, куртка и обертка от сэндвича. Хитрая сволочь, небось, выудил ее из урны – типа эдак неторопливо обедает. Ровно там, где он сидел, валялась белая бумажка. Я ее подобрал и перевернул. Оказалось, моя визитка. 75 Реквизит я вернул пострадавшей. Все принадлежало ей: и синий рюкзак «ДженСпорт», и красный зонтик, и трость, и пальто. Все деньги на месте. Напали со спины, отняли вещи, толкнули на землю. – Да ну какой еще старик! – перекрикивая ливень, заорал Хоппер, когда мы трусцой перебегали Гринич-стрит, возвращаясь на Перри. – Я тебе говорю. Старик. – Тогда он, небось, овсянку вовсю трескает. Крутящий момент у него, как у «судзуки». Что он спер? – Сейчас узнаем. Мы прибавили шагу. Все произошло так быстро – невозможно успокоиться и подумать. Зря я так опрометчиво бросил Нору одну. Не сообразил, что у взломщика мог быть подельник. Мы вбежали в дом. В коридоре Норы не было. – Нора! Я пнул дверь и кинулся через прихожую. В гостиной ничего не тронули. Я вбежал в кабинет и застыл как вкопанный. Там как будто случилось землетрясение. Бумаги и коробки, папки, целые стеллажи перерыты и свалены на пол. Окно распахнуто, внутрь льет. В руинах лихорадочно рылась Нора. – Что такое? Ты цела? – Его нету! – Что? Она тряслась в панике. – Септима. Не могу найти. На полу лежала пустая птичья клетка. – Где мой ноут?! – заорал я. – Всё украли. Тут кто-то еще был. Я слышала, как он в окно вылезал, но не видела. – Она перешла к шкафу – дверь перекосило на направляющей. Сквозь бардак я пробрался к окну и яростно его захлопнул. Из картотек повыдергивали ящики, бумаги расшвыряли. Мою статью из «Тайма» содрали со стены. Постер «Самурая» повис на одном гвозде, и Ален Делон – обычно невозмутимо взиравший из-под федоры в никуда – сверлил глазами пол. Это что, шифрованное послание? Намек? Потому что я близорук, потому что моя картина мира искажена? Я поправил рамку, метнул на диван кожаные подушки. Приподнял упавший стеллаж и ненароком наступил на перевернутую фотографию. Подобрал ее, и меня кольнуло ужасом: мой любимый портрет Сэм, через несколько часов после рождения. Стекло разбилось. Я вытряс осколки, поставил фотографию на стол, шагнул к опрокинутой коробке с материалами по Кордове. И чуть не рассмеялся вслух. Коробка была пуста, если не считать флаера эскорта «Познакомьтесь с Юми». Полуголая девица лукаво смотрела через плечо, точно нашептывала: ну а чему ты удивляешься? Что же я за болван. Что за беспечный дурак. Просто слов нет. Я ведь знал, что за нами следят, – почему я не принял меры? Фантастический идиотизм, если вспомнить, что в прошлый раз, едва я нацелился на Кордову, жизнь моя обрушилась дешевыми водевильными декорациями. А теперь мои бумаги в руках объекта расследования. Кордова прочтет все мои заметки, все каракули, все вдохновенные идеи до единой. Будет шляться у меня в голове, как в универмаге. Ноут запаролен, но его взломает любой пристойный хакер. Теперь Кордова о последних днях Александры узнает все, что знаем мы. Все преимущества, какие были у нас после Oubliette, «Уолдорфа», «Брайарвуда», после того, как всплыл этот неизвестный Паук, – все пропало. Я поднял музыкальный центр, поставил ресивер на полку и с изумлением увидел, что компакт-диск Александры тоже исчез. Новая ужасная мысль посетила меня. – А где досье? Нора копалась в кладовке. – Досье Александры, которое мне в нарушение всех правил дала Шерон Фальконе, – ты же его читала на днях. Где оно? Нора обернулась – лицо отчаянное: – Я не знаю. Тут она заплакала, и я тоже стал рыться в руинах. Страшно вообразить, какие пойдут круги, если досье обнародуют: Шерон потеряет работу, из-за моего дебилизма ее карьера позорно закончится, мое имя опять токсичным мусором замелькает в прессе. Я так разъярился, что не сразу расслышал, как нас зовет Хоппер. Он стоял в кухне перед открытой духовкой. Вокруг вентилятора, судорожно трепеща крыльями, носился попугай. Нора бросилась к нему и нежно сгребла в ладони. Попугай был жив, но трясся как припадочный. – Духовка была включена? – спросила Нора Хоппера. – Нет. Она принялась утешать птицу, а Хоппер между тем многозначительно глянул на меня. Мы с ним подумали об одном. То был не акт милосердия. То была угроза. Пощадив попугая, нам ясно дали понять: власть в их руках. Они хотели позабавиться, поиграть, чуток попугать хрупкое создание. Но вообще-то, могли и убить. То же касается и нас. 76 |