Книга Выбор оружия. Последнее слово техники, страница 148 – Иэн Бэнкс

Сначала я его не узнала. Обычно я узнаю людей издалека по походке, а походка у Линтера изменилась. Он казался похудевшим, побледневшим, физически менее внушительным и сильным. Тот же костюм, что он носил в Париже, теперь сидел на нем мешковато и выглядел слегка потертым. Линтер остановился в метре от меня.

– Привет. – Я протянула ему руку.

Он пожал ее, кивнул.

– Рад тебя снова видеть. Как твои дела? – Голос его звучал слабее, менее уверенно.

Я покачала головой, улыбнулась:

– Конечно же идеально.

– Да-да, конечно. – Он избегал моего взгляда.

Мне стало неловко из-за моей позы, и я соскользнула с парапета и встала перед ним. Линтер показался мне меньше ростом, чем был в моих воспоминаниях. Он потирал ладони, словно ему было холодно, и поглядывал вдоль широкой аллеи, уставленной странными скульптурами Вигеллана, упираясь взглядом в голубоватое утреннее небо Севера.

– Прогуляемся, ты не против? – спросил он меня.

– Давай прогуляемся. – Мы пересекли мост и направились к первому пролету ступенек с дальней стороны обелиска и фонтана.

– Спасибо, что появилась. – Линтер посмотрел на меня, потом быстро отвернулся.

– Да не за что. Приятный город. – Я сняла кожаную куртку и накинула ее на плечо. На мне были джинсы с сапожками, но на самом деле в такой день лучше было надеть блузку и юбку. – Ну, так как ты поживаешь?

– Я не изменил своего решения остаться, если ты об этом. – Голос его звучал настороженно.

– Я так и думала.

Он расслабился, откашлялся. Широкий пустой мост остался позади. Было еще слишком рано – люди не успели выйти из дома, и казалось, что мы одни в парке. Потихоньку гасли строгие, квадратные, отделанные камнем фонари на мосту – контрапункты к кривым линиям причудливых статуй.

– Я… я хотел дать тебе вот это.

Линтер остановился, сунул руку в карман и вытащил что-то похожее на золоченую паркеровскую авторучку. Он отвинтил колпачок – там, где должен был быть шарик, виднелась серая трубочка, покрытая крохотными цветными знаками неземного языка. Лениво помигивала маленькая красная лампочка. Эта штуковина казалась какой-то маловажной. Он завинтил колпачок, скрыв терминал.

– Заберешь его? – спросил он, моргнув.

– Да, если ты уверен.

– Я им не пользовался несколько недель.

– Как ты сообщил кораблю, что хочешь увидеться со мной?

– Он посылает ко мне автономников. Я предлагал им забрать терминал, но те отказывались. Корабль его тоже не принимает. По-моему, не хочет брать на себя ответственность.

– Ты хочешь, чтобы ответственность взяла на себя я?

– Ты же друг. Я тебя прошу. Пожалуйста. Пожалуйста, возьми его.

– Слушай, почему бы тебе не оставить его – просто не пользуйся им, и все. На всякий пожарный случай…

– Нет-нет. Пожалуйста, возьми. – Линтер на мгновение заглянул мне в глаза. – Это же пустая формальность.

Он сказал это так, что я почувствовала странное желание рассмеяться. Но я взяла у него терминал и сунула в карман своей куртки. Линтер вздохнул. Мы пошли дальше.

День стоял прекрасный. Безоблачное небо, прозрачный воздух с запахом моря и земли. Я не знала точно, было ли в этом свете что-то такое, что присуще одному Северу, может быть, он казался иным только потому, что было известно: отсюда до Арктики тысяча или около того километров такого же ясного, еще более свежего воздуха, громады айсбергов и миллионы квадратных километров льда и снега. Словно совсем другая планета.

Мы поднялись по ступеням. Линтер, казалось, разглядывал каждую из них. Я поглядывала вокруг, впитывая вид, звук и запах этого места, которое напоминало мне о моих выездах из Лондона. Я посмотрела на мужчину рядом со мной.

– Ты неважно выглядишь, – сказала я.

Он по-прежнему избегал моего взгляда – словно внимательно изучал резьбу по камню в конце дорожки.

– Понимаешь… да, думаю, можно сказать, что я изменился. – Он неопределенно улыбнулся. – Я не тот, что был прежде.

Он сказал это так, что меня пробрала дрожь. Он снова уставился на свои туфли.

– Ты остаешься здесь, в Осло? – спросила я его.

– На какое-то время – да. Мне здесь нравится. Осло не похож на столицу – чисто, уютно, но… – Он замолчал, покачал головой каким-то собственным мыслям. – Но я думаю, что скоро уеду отсюда.

Он пошел дальше вверх по ступенькам. От некоторых скульптур Вигеллана мне было не по себе. Нахлынула пугающая волна какого-то отвращения; в этом северном городе было нечто безмерно отталкивающее. Обитатели этого мира говорили теперь о том, что пора отказаться от бомбардировщика В-1 и перейти на крылатые ракеты. То, что начиналось как нейтронная бомба, стало туманно называться «боеголовкой с интенсифицированной радиацией» и наконец «устройством с минимизацией факторов взрыва». «Они тут все сумасшедшие. И он тоже», – подумала я вдруг. Это как зараза.

Нет, это было глупо. У меня развилась ксенофобия. Причина бед была внутри, а не снаружи.

– Не возражаешь, если я тебе скажу что-то?

– Ты это о чем? – спросила я и подумала: какие странные слова он находит.

– Понимаешь, тебе это может показаться неприятным. Не знаю.

– Нет, ты скажи. У меня устойчивая психика.

– Понимаешь… я попросил корабль… в общем, изменить меня.

Линтер мельком посмотрел на меня. Я внимательно разглядывала его. Небольшая сутулость, худоба, побледневшая кожа – все это не требовало вмешательства корабля. Он поймал мой взгляд, покачал головой:

– Нет, изменения не внешние – внутренние.

– Да? И какие же?

– Понимаешь… я попросил корабль переделать мне внутренности на манер землян. И он удалил у меня наркотические железы… и… – Он нервно рассмеялся. – И замкнутую систему мочеиспускания.

Я шла не останавливаясь. Я ему сразу же поверила. Я не могла поверить, что корабль согласился на это, но Линтеру я поверила. Я не знала, что ему сказать.

– Так что у меня нет выбора – приходится часто бегать в туалет… и он изменил мне глаза.

Линтер замолчал. Теперь настала моя очередь вперить взгляд в ноги – в модных итальянских горных ботинках они вышагивали по ступеньками. Мне, пожалуй, не хотелось знать этого.

– Я как бы перепрограммирован, – продолжал он, – так что вижу мир, как они. Более размытым… ну, скажем, меньше цветов, но, так сказать, насыщеннее. Ночью я тоже мало что вижу. То же самое с обонянием и слухом. Но… знаешь, это, как ни странно, усиливает ощущения. Я рад, что сделал это.

– Понятно. – Я кивнула, не глядя на него.

– Моя иммунная система теперь тоже несовершенна. Я могу простужаться и… ну, вообще. Форму члена я оставил как есть – решил, что и так сойдет. Ты знаешь, что у землян довольно разнообразные гениталии? У бушменов из Калахари постоянная эрекция, а у женщин – Tablier Egyptien, маленькая складочка, прикрывающая гениталии. – Он махнул рукой. – Так что я в этом плане не урод. Я думаю, все не так уж страшно, как ты считаешь? Почему-то вдруг я решил, что это вызовет у тебя отвращение или что-нибудь.