Книга Выбор оружия. Последнее слово техники, страница 98 – Иэн Бэнкс

– Ну да, отговорки, – сказал он, и Эренсу показалось, что в его словах слышится горечь. – Я почти убежден, что люди верят в те вещи, которые инстинктивно считают правильными. А отговорки, оправдания, вещи, о которых ты должен спорить, – все это приходит позднее. Это наименее важная часть веры. Вот почему человека можно разбить, победить в споре, доказать, что он не прав, но он продолжит верить в то, во что верил и раньше.

Он посмотрел на Эренса.

– Ты неправильно выбрал цель, – добавил он.

– Ну и что же ты предлагаешь, профессор? Есть варианты, кроме неучастия в этом тщетном, бесполезном споре?

– Констатировать разногласия. Или драться.

– Драться?

Он пожал плечами:

– А что еще остается?

– Договариваться?

– Переговоры – это путь к разрешению спора. А я говорю о видах разрешения.

– И их два: констатировать разногласия или драться.

– Если дело доходит до этого.

Эренс молчал некоторое время, потягивая трубочку, пока ее красный огонек не погас, потом спросил:

– Ты ведь получил военное образование, да?

Он сидел и смотрел на звезды, потом повернул голову к Эренсу и сказал:

– Я думаю, война всем нам дала военное образование. Разве нет?

– Гмм, – промычал тот, и оба уставились на медленно двигающееся звездное поле.

Дважды, находясь в чреве спящего корабля, он чуть не убил человека. Один раз этим человеком не был он сам.

Он остановился в длинном, шедшем по спирали наружном коридоре, пройдя около половины пути: здесь в ногах появлялась легкость, а лицо начинало румяниться – последствия нормального кровяного давления при пониженной гравитации. Он не собирался смотреть на кого-то из замороженных (да и вообще никогда о них не думал, разве что в самом отвлеченном смысле), но ему вдруг захотелось увидеть кого-нибудь из спящих, а не только тускловатый красный огонек снаружи. Он остановился у одного из ящиков-гробов.

После того как он вызвался побыть членом экипажа, ему показали, как работать с этими ящиками, а вскоре после пробуждения он прошел еще один, довольно поверхностный, инструктаж. Он включил подсветку скафандра, выдвинул панель управления ящиком и осторожно – громадным пальцем перчатки скафандра – набрал код, который, по словам Эренса, выключал контрольно-наблюдающую систему корабля. Зажегся синий огонек, а красный продолжал гореть, как раньше. Если бы он замигал, это означало бы, что корабль обнаружил неисправность.

Он отпер дверь, вытащил ящик, посмотрел на пластиковую бирку с именем женщины, прикрепленную в изголовье. Все равно это кто-то неизвестный, подумал он. Он поднял внутреннюю крышку и посмотрел на спокойное, смертельно бледное лицо незнакомки. Свет его скафандра отражался в помятом пластиковом мешке, укрывавшем женщину, – ни дать ни взять покупка из магазина. Трубки изо рта и носа уходили куда-то под ее спину. Над связанными на затылке волосами, в изголовье, светился маленький экран. Женщины выглядела неплохо с учетом того, что ее состояние очень напоминало смерть. Руки ее были скрещены на груди – на бумажном платье. Он посмотрел на ногти замороженной, как советовал Эренс. Довольно длинные – но он видел и подлиннее.

Он снова посмотрел на панель управления и ввел еще один код. Все лампочки на панели замигали, но красный огонек горел, как и прежде. Он открыл маленькую красно-зеленую дверцу в изголовье и достал маленькую сферу – что-то вроде тонких зеленых проводов, намотанных на голубой ледяной кубик. За соседней дверцей находился выключатель. Он открыл дверцу и положил пальцы на выключатель.

Он держал в руке мозгограмму, записанную на маленьком синем кубике. Очень хрупком. Палец другой его руки замер на выключателе – одно движение, и женщина мертва.

Сделает он это или нет? Он ждал, словно верил, что какая-то часть его собственного разума примет ответственность на себя. Раза два-три ему казалось, что вот-вот придет позыв, желание нажать выключатель и он начнет делать это мгновение спустя, – но каждый раз желание удавалось подавить. Палец его оставался на выключателе, а взгляд был прикован к маленькому кубику в защитной оболочке. Он подумал: как примечательно и в то же время до странности грустно, что весь человеческий мозг может вместиться в столь малом объеме. Еще он подумал, что человеческий мозг лишь немногим больше голубого кубика и использует куда более старые ресурсы и методы работы, а потому выглядит не менее впечатляюще (но так же печально).

Он закрыл женщину, чтобы та и дальше пребывала в своем холодном сне, и продолжил медленно двигаться к центру корабля.

– Не знаю я никаких историй.

– Каждый знает какую-нибудь историю, – возразил Кай.

– А я – нет. Мои истории неподходящие.

– Что значит «неподходящие»? – ухмыльнулся Кай.

Оба сидели в кают-компании среди скопившегося мусора. Он пожал плечами:

– Неинтересные. Их не будут слушать.

– Люди хотят слушать всякое. Подходящая история для одного может прийтись не по душе другому.

– Ну, я-то могу рассказывать лишь те истории, которые сам считаю подходящими, а у меня таких нет. Нет таких историй, которые я хотел бы кому-то рассказать.

Он мрачно ухмыльнулся, глядя на Кая.

– Это другое дело, – кивнул Кай.

– Вот уж точно.

– Тогда скажи мне, во что ты веришь, – предложил Кай, наклоняясь к нему.

– С какой стати?

– А почему нет? Просто потому, что я попросил.

– Нет.

– Не будь таким высокомерным. Кроме нас троих, на триллион километров вокруг никого нет. А с кораблем скучно. С кем еще разговаривать?

– Нет ничего такого.

– Вот именно. Никого и ничего.

И Кай с довольным видом посмотрел на него.

– Я хотел сказать, что нет ничего такого, во что я верил бы.

– Совсем ничего?

Он кивнул. Кай тоже кивнул, откинулся к спинке и задумался.

– Должно быть, они здорово тебе нагадили.

– Кто?

– Те, кто лишил тебя того, во что ты верил прежде.

Он медленно покачал головой.

– Никто меня ничего не лишал, – сказал он. Кай молчал, и тогда он вздохнул и задал вопрос: – Ну а ты, Кай, ты во что веришь?

Кай посмотрел на пустой экран, закрывавший бóльшую часть стены кают-компании.

– В кое-что иное, что отличается от ничего.

– Все, что отличается от ничего, носит имя.

– Я верю в то, что нас окружает, – сказал Кай, скрестив руки на груди и откинувшись к спинке кресла. – Я верю в то, что мы видим, сидя в карусели, в то, что мы видим, когда включен экран. Но далеко не только в это.