
Онлайн книга «Падший»
![]() — Значит, сотрудничать не желаете, — вздохнул я и скомандовал: — В наручники его. Увозим с собой. Рамон с невозмутимым видом лязгнул стальными браслетами, а я прошелся по комнате, внимательно изучая микстуры и зелья. Точнее, лишь делая вид, будто меня интересуют пузырьки и колбы, а на деле — наблюдая за реакцией хозяина. Страх бился в нем все сильнее и сильнее, а страх — та отмычка, которой самого записного упрямца можно открыть как пустой чемодан. Требовалось лишь правильно приложить талант… — На каком основании?! — выкрикнул старый индус, когда Рамон завел его руки за спину. — Это произвол! — Изготовление отравы для тугов — как тебе такое основание? — поинтересовался я, изучая сборы трав. — И антинаучная деятельность заодно. Петлю не обещаю, но на сибирских каторгах человеку твоего возраста долго не протянуть. — Это неправда! Но правда меня нисколько не интересовала. Я брал в руки то одну бутылочку, то другую и вскоре уловил, как сжалось в смертельном ужасе сердце задержанного. — Вот! — обернулся я к индусу с небольшой бутылочкой, заткнутой просмоленной деревянной пробкой. — Это разве не яд? Нет? Уверен, что яд. — Вы не так все поняли! — простонал старик. — Я лекарь! — И готовишь отраву для тугов, все логично. — Нет! Это средство для абортов! — выкрикнул лекарь. — И в самом деле яд, — с брезгливой гримасой отметил Рамон и потребовал: — Поднимайся! — Не надо! — взмолился индус. — Пожалуйста, не надо! Я все скажу! По морщинистым щекам потекли слезы, и это вовсе не было игрой на публику; я буквально физически ощущал, как мой талант сиятельного вгрызается в сознание насмерть перепуганного человека. Он уже видел себя среди заснеженной сибирской тайги. Чудак-человек, с такими обвинениями на каторгу — за счастье попасть. Выпотрошат и вздернут. — Акшай Рошан, знаешь его? — приступил я к допросу. — Это не настоящее имя, — запинаясь, выдавил из себя лекарь. — Я не помню лицо, но это имя было среди документов, которые прошли через меня. — Поддельных документов? — Да. — Когда это было? — Полгода назад. Может, год. — А на днях? Он не приходил за новыми документами? — Нет, — выдохнул лекарь. — Не приходил. — Мог он обратиться к кому-то другому? Поникший старик покачал головой: — Сомневаюсь. Я жестом велел Рамону снять наручники и предупредил лекаря: — Мы еще заглянем к тебе. Надеюсь, в следующий раз ты выкажешь большую готовность к сотрудничеству. — И я с силой швырнул бутылочку с микстурой в стену. С тихим хлопком разлетелось по комнате стекло, запахло тяжелым ароматом незнакомых снадобий. — Уходим! Мы спустились на первый этаж, вышли на улицу и под злобными взглядами местных обитателей погрузились в броневик. Кузен Рамона поспешно забрался в кабину, самоходная коляска дрогнула и покатила прочь. Вслед полетели проклятия, гнилые фрукты и комья земли. — Впустую съездили? — спросил Рамон, закрыв окошко между кузовом и кабиной. — Он не врал, — вздохнул я, вытирая с лица пот. — Нам бы объявить Рошана в розыск и навестить этого жулика через недельку… — Можно устроить. За дополнительную плату. Я отсчитал три сотни франков и протянул деньги Рамону. — Достаточно? — Еще сотню — нашим бывшим коллегам за содействие. И пятьдесят сверху, если индус попадется и придется отчитываться за ошибочное задержание. — Поговорить с ним дадут в случае ареста, прежде чем отпустить? — Разумеется! Я добавил сто пятьдесят франков и вновь зашуршал банкнотами. — Вот еще четвертной за пистолет. — Что спрашивать у Рошана, если объявится? — Что спрашивать? — задумался я. — Спроси, сам он догадался мне что-то в лимонад подсыпать или попросил кто. Я ставлю на второй вариант. Нужны имена. — Хорошо, спросим. Броневик качнуло; я выглянул в зарешеченное окошко и увидел, что мы выехали из трущоб на дорогу к фабричной окраине. Как и прежде, здесь было не протолкнуться от повозок, и ехать получалось с поистине черепашьей скоростью. Яростно гудел требовавший уступить дорогу паровик, где-то неподалеку надрывалась сирена, пронзительно вклинивался во всеобщую какофонию наш собственный клаксон. Я расстегнул ворот и шумно выдохнул. В кузове стало душно и жарко, дышать было нечем. Да еще беспрестанно трещал пороховой движок. Раздражало это просто неимоверно. Я отвернулся от зарешеченного окошка и спросил: — Рамон, эта ветка ведет в центр? — Да, а что? — Выйду. Смысл мне с вами на Слесарку ехать? — Как скажешь, — пожал плечами крепыш, приподнялся с лавки и постучал по перегородке. — Стоп машина! Броневик прижался к обочине и остановился, я выбрался через боковую дверь на тротуар, помахал бывшему напарнику на прощанье рукой и зашагал вдоль рельсов, намереваясь заскочить в попутный паровик. Повидаюсь с Александром Дьяком, потом заберу из ателье костюмы — и в отель. Там душ, обед и прощание с Лили, а дальше… Дальше я загадывать не стал. Но паспорт на руках и чековая книжка в наличии — что-нибудь да придумаю. А Рошан никуда не денется. Побегает-побегает, да и попадется. Сколько веревочке ни виться, один черт в петлю закрутится. С продольно-скользящим узлом, и никак иначе. Только-только поднявшееся над крышами домов солнце еще не припекало, свежий ветерок разгонял дым и приятно холодил разгоряченное лицо. Когда за домами прозвучал протяжный гудок паровика, я замедлил шаг, готовясь перейти через дорогу. — Сахиб! — вдруг прозвучало за спиной. — Сахиб, постойте! Я сунул руку в карман к «Церберу» и обернулся — по тротуару спешил босоногий смуглый парень в застиранном тряпье. Его лицо показалось смутно знакомым, скорее всего, он стоял в собравшейся вокруг нашего броневика толпе. — Сахиб! — хрипло выдохнул паренек, уперся ладонями в колени, и часто-часто задышал, пытаясь отойти после быстрого бега. Удивительно, что он вообще сумел угнаться за броневиком. Одни кожа да кости, дунь — улетит. — Чего тебе? — спросил я. Окинул быстрым взглядом улицу, не заметил ничего подозрительного и вынул руку из кармана. — Я могу вам помочь! — заявил паренек. Говорил он без всякого акцента, словно местный уроженец. — И чем же? — Я убираюсь у зеленщика, в лавке напротив. Вижу всех, кто приходит к лекарю. Всех вижу! Всех помню! Сахиб, вы ведь искали кого-то конкретного? — Конкретного, — подтвердил я после недолгих колебаний. |