Онлайн книга «Азъ есмь Софья. Государыня»
– Придут ли? – Должны прийти. Ромодановский сомневался, чего уж там. Не верил он все же до конца в придумки царевичевых воспитанников. Хотя Софья бы сильно оскорбилась за гелиограф. Воин Афанасьевич хоть и не оскорблялся, но был уверен: – Эту игрушку в хороший день за сотню верст видать. Кому надо – и увидели, и услышали… – Да знаков не подали. – Нечего татарву на них наводить. – Коли не придут, так мы не более трех дней тут выстоим. Хан ровно как озверел… – Кто б на его месте не озверел? На его землю в первый раз война пришла… – Поделом шакалу… – Пойду я готовиться. – С Богом. Воин Афанасьевич усмехнулся и отправился вниз. К своим людям. Когда все начнется, они ударят татарам в спину. Тут уж либо пан, либо пропал – сегодня все решится. Селим-Гирей назад не повернет, им же отступать некуда. Сейчас многое решится. Воин Афанасьевич смутно понимал, что сегодня ночью творится история, но до размышлений ли о судьбах человечества? Лишний раз проверить зажигательные бомбы, гранаты, пушки – и приготовиться. * * * Не спал и Селим-Гирей, тоскливо было на душе у крымского хана. Где он ошибся? Как попустил? Вроде бы все правильно, султан позвал – татары пошли. Но… Пока они гуляли в польских землях, захватили их родной, личный, можно сказать, Азов. И отдавать назад не собирались. Тоже ничего удивительного, он из рук в руки переходил чаще, чем кубик в нардах. Но… То, что творилось на его землях… Селим-Гирей шкурой чувствовал неладное. Русичи в этот раз пришли не баранами, а волками. И уходить не собирались. Они резали, рвали, жгли… мог бы хан – взвыл бы. Это неправильно! Это в корне, жестоко неправильно! Так не должно быть! И не радовали хана ни послушные наложницы, ни сладости, ни драгоценности. Тяжко было у мужчины на душе… Потому и бился он сейчас за Азов, понимал, что ежели выбьет он отсюда русичей, то остальным перекроет выход из Крыма – и устроит кровавую баню. А коли нет… Неужели – конец? Неужто он будет последним крымским ханом? Размышления оборвал шум снаружи. Штурм?! Но КАК?! А дальше размышлять было некогда. Все вокруг закрутилось в бешеной горячке боя. * * * Бить неожиданно, бить сильно, бить всем вместе – вот основные правила маленькой победоносной войны. Почему маленькой? Так в большую она переродиться и не успеет, коли все правильно сделать. Ромодановский, хоть правил для себя и не формулировал – сие баловство одно, – да сделал все правильно. Когда ночью в татарский тыл ударили конница и картечницы, перевезенные на телегах, шум поднялся знатный – и русские, которые вышли подземным ходом, не стали мешкать. Под стенами никого не было, татарский же лагерь атаковали с двух сторон. Что такое ночная атака? Ну, для начала – это сумятица. Да, были часовые, но они полегли первыми. Казаки, между прочим, тоже не лаптем щи хлебали, по тяжелой жизни на Дону снимать часовых становилось почти искусством. А потом… Да, сила татарского войска – это его конница, но она же и слабость. Кони, между прочим, боятся огня, шума, криков боли… вот это им русские войска и обеспечили. И сколько ни говори, что лошадь – милое, умное, обаятельное животное, которое никогда не бросит своего хозяина… Это верно. С другой стороны – это милое животное, вставая на дыбы и лупя копытами по воздуху, любому способно обеспечить тяжелые травмы. К тому же при штурме крепости конница не нужна, коням по лагерю свободно бродить тоже никто не позволит, так что все они содержались в одном месте. Вот по этому месту и пришелся первый удар русских. Снять часовых, факелами, саблями, волчьими шкурами, воплями и картечью придать коням нужное направление – и пусть бегут. Разве что еще десятка два всадников с ними пустить, чтобы с пути не сбились. И вся эта конная масса налетела на татарский лагерь. Конь никогда не наступит на спящего человека? Безусловно! Но ведь и людям несвойственно топтать и калечить друг дружку. И однако же, в толпе, в возбуждении, в истерике… Больше всего нападающим было жалко коней. Ночь наполнилась криками боли и ярости, конским ржанием, а потом и предсмертными хрипами. Потому что за конями шли люди. И уж они не знали ни пощады, ни сострадания. Татарский лагерь брали в клещи, нещадно вырезая всех, кто попадался на пути. Пленные? О них никто не думал. Здесь и сейчас решалось, быть Крыму татарским или русским. Именно здесь и именно сейчас. * * * Селим-Гирей смог-таки совершить чудо. Сбить в отряд своих телохранителей, какую-то часть войска – его шатер не попал под обезумевший табун, – и теперь хан сам взялся за саблю. И был воистину смертоносен. Любой, кто налетал на ханский отряд, ложился навзничь, чтобы уже никогда не подняться. Но о серьезном сопротивлении хан сейчас не думал. Ему надо было прорваться к краю поляны, уйти, чтобы вернуться потом с новыми силами. Вернуться, отомстить… Распахивались ворота Азова – и оттуда шло войско. Русские не бежали, они словно на крыльях летели, слышались громкие крики… Они торопились вцепиться в горло исконным врагам. О, если бы ему ночью не ударили в спину, если б они осмелились выйти днем – он встретил бы их! Они бы кровью умылись, они бы все здесь полегли, но сейчас в темноте, когда стрелы не находят свою цель и стреляют только пушки… Да и пушки какие-то странные. Не те, турецкие, что стояли на стенах крепости, вовсе не те. Легкие, удобные для перетаскивания, для мобильной стрельбы… откуда?! До чего еще додумались эти дети шакала?! Враги находились и в темноте. Кто-то же ударил ему в спину, и это были не корабли, нет. На Дону были дозоры… Но кто?! Как?! Откуда?! Эти вопросы стали последними в жизни Селим-Гирея. Перед лицом что-то полыхнуло – и мир исчез в ослепительной вспышке. Обнаружив очаг сопротивления, русские, не мудрствуя лукаво, забросали его гранатами. Боеприпасы восстановить можно. Жизни вернуть нельзя. А потому взрывчатки не жалели. Двух десятков гранат хватило, чтобы очаг сопротивления превратился в толпу охваченных страхом бегущих людей. И рассвет Ромодановский встретил уже за стенами Азова, обходя бывший лагерь и оглядывая пленных. Их было не так много, не более пары тысяч из всего войска. Потери татар были страшными. Кони, картечь, взрывчатка… |