Онлайн книга «Механика вечности»
По кольцевой дороге автомобили двигались сплошным беспросветным потоком, и Куцапов притормозил у обочины. – Что случилось? – Фу, черт! Давно столько машин не видел. Дай привыкнуть. Он просидел так несколько минут, затем осторожно выехал в правый ряд и пристроился между двумя грузовиками. – Нам нужна улица Замятина, – бросил он, не оборачиваясь. – Это в центре, – сказал я. – Там спросим. Куцапов свернул на какой-то бестолковой развязке, и мы попали на Ленинградский проспект. – Миша, ну что же ты молчишь? – Не выдержал Лиманский. – Пока сказать нечего. Дома – по ним ведь ничего не видно. Это была неправда. В большом городе, тем паче – в столице, все всегда видно невооруженным глазом. Как организм чутко реагирует на недомогание, так и мегаполис мгновенно изменяется при малейшем нарушении привычного уклада жизни, и в этом я неоднократно убеждался. Достаточно посмотреть на прохожих, чтобы понять, те ли это люди, которых ты знаешь и помнишь. Но на сей раз все было иначе. Москва выглядела нормальной, она вполне могла быть такой в девяносто восьмом году, однако за этой нормой таилась какая-то неопределенность, словно город только что построили и заселили, и он пока не успел обрести собственного лица. Меня одолела та же оторопь, что и Куцапова, когда он силился уразуметь, почему не отомстил за любимую машину. Кажется, в одном котле перемешались все известные версии настоящего, и отличить подлинные воспоминания от вымышленных стало невозможно. В этом районе я бывал много раз, но сейчас он не привлекал и не отталкивал: он разворачивался пустым пространством, в которое мог уложиться любой вариант истории. – Как вам наше прошлое? – Спросил я у Лиманского. – Де жа вю. Ясно, что я не отсюда, – у нас был кризис и полный развал, но меня не покидает ощущение, что все это мне знакомо. Через площадь Маяковского был натянут трос с желтыми флажками, и нам пришлось свернуть вправо, к Парку Культуры. На Октябрьской площади около памятника Ильичу толпилось несколько сот человек с красными флагами. Люди слушали оратора, стоявшего на передвижной трибуне, а вокруг сновала молодежь, раздавая прохожим газеты и листовки. Несмотря на то, что митинг проходил спокойно, десяток дорожных инспекторов перекрыл проезд к центру, принуждая всех двигаться дальше по Садовому кольцу. – А красные у вас были? – Ревниво спросил Куцапов. – Были. – А форма у гаишников такая же была? – Такая же, – выдавил я, начиная злиться. И даже название. Именно так: «гаишники». Это потом ГАИ превратится в «гибель». Через три года все уже будет по-другому: волнения в Прибалтике, билеты на метро и новые друзья. – Колян, кто такой Костик? Не успев ответить, Куцапов притормозил рядом с сержантом, ожесточенно размахивавшим полосатым жезлом, и справился насчет улицы Замятина. Тот, неожиданно просветлев лицом, прожужжал что-то нежное и, образцово вытянувшись, отдал честь. – Совсем близко, – передал Колян. – Замятина – это бывшая Павлова. То есть будущая. Инспектор поспешно разогнал машины в стороны и, обеспечив нам беспрепятственный проезд, еще раз козырнул. – Нет, – вздохнул Лиманский. – Все-таки я не отсюда. – Не будь ребенком, Петрович! Ему наши номера понравились. Тачку-то мы у ФСБ одолжили. – Какая проза, – разочаровался Лиманский. И ни с того ни с сего добавил. – Перепутье. – Почему перепутье? – Мы с тобой из разных миров, Миша. Абсолютно разных. Но вот, мы возвращаемся назад, и каждый узнает свое прошлое. – Думаете, здесь находится точка расхождения? – Скорее, пересечения, но это тоже не мало. Если битве и суждено случиться, то она будет здесь. – Битвы я люблю, – заявил Куцапов. Лиманский снисходительно взглянул на его покатый затылок, потом посмотрел на меня – долго и тоскливо. До самой квартиры он больше не проронил ни слова. Явку ФСБ расположила, исходя из правила «чтоб никто не догадался»: два нижних этажа здания занимал магазин «Модная одежда», рядом находился подозрительный ресторанчик, чуть левее, во дворе – детская площадка с хромыми качелями и широким столом для домино. Подобное соседство гарантировало жильцам дневную ругань очередей, вечерние пьяные визги и ночное битье посуды с обязательной песней «Из-за острова на стрежень». В таких домах никто никем не интересуется. Люди мечтают только о том, чтобы провести свои законные полтора часа у телевизора в тишине и покое. Мы поднялись на пятый этаж, и Куцапов, не колеблясь, вставил ключ в скважину. Пока открывались все три замка, Лиманского чуть не разбил паралич – он вздрагивал от каждого шороха, но еще сильнее Петрович перепугался, когда дверь распахнулась. Положив руку на кобуру под мышкой, Куцапов зашел внутрь. Я отступил, пропуская вперед Маму, но тот категорично мотнул головой, давая понять, что прикрывает нас сзади. Квартирка была так себе: две комнаты, обставленные недорогой ширпотребной мебелью. Если честно, то ФСБ я ожидал большего. В одном отделении шкафа нашелся блок каких-то импортных сигарет, в другом – целый винный склад, и мы с Куцаповым немедленно вцепились, каждый – в свое. Кроме того, в нижнем ящике лежали деньги – судя по пачке, сумма довольно приличная. Затягиваясь незнакомым дымом, я внимательно рассмотрел купюры: несомненно, они были теми, к которым я привык. Желая удостовериться в этом полностью, я сравнил деньги из шкафа с давешним завалявшимся рублем, и, только убедившись в их идентичности, вздохнул спокойно. – Свет не включать, к окнам не подходить, – предупредил Куцапов. – Переговариваться шепотом. Чует мое сердце, Тихон придет сегодня. Если упустим – кранты. Другой возможности уже не представится. Петрович потянулся к телевизору, но Колян настиг его одним прыжком и схватил за руку. – Для профессоров и прочих шизиков повторяю отдельно: не шуметь! – Верно, Николай, – послышалось сзади. Сначала я решил, что это сказал Мама. За двое суток он ни разу не раскрыл рта, и я уже засомневался, умеет ли он вообще говорить. Я даже немного обрадовался, что у него наконец-то прорезался голос, но обернувшись, застал Маму в странной позе: он стоял на коленях, а его пальцы были сцеплены за головой. – Николай и новенький, как тебя? Лечь обоим. Петрович, извини, но ты тоже. Рядом скрипнул пол, и я увидел пятого человека, находившегося у окна. На мужчине были серые полотняные брюки и рубашка с коротким рукавом, но кое-что в его костюме с летней одеждой не увязывалось. Тяжелые черные ботинки из толстой кожи с хромированными заклепками на швах, точно такие же, как у Ксении. Мужик носил военную обувь в то время, как на улице было под тридцать жары. Рядом с ним поблескивала, постепенно тускнея, лоснящаяся плоскость дыры, затянувшая часть тюлевой занавески. |