Онлайн книга «Пророчество Асклетариона»
|
— Ты ешь, ешь, не стесняйся… — А ты? — спросила Валерия. — Я уже… К тому же горло болит, аппетита нет. Рваное Ухо поскреб когтями пол, обращая на себя внимание: забыл про него хозяин с приходом этой тетки, от которой кисловато пахло старым перегаром и дешевой красной, как кровь, помадой. — Пшли вон, псы вонючие! — привстала Валерка с дивана. — Житья от вас нету! Хатки под элитное жилье сносят, конур собачьих больше нет — вот и лазят, бомжи проклятые по всему городу… Рваное Ухо, отбежав на безопасное расстояние, жалостливо взглянул на хозяина: заступись, мол. Я ж тебе помогал у «стекляшки», все ботинки тому сумасшедшему старичку вылизал до блеска. Вспомни верную собачью службу… Максим потянулся к пакету, достал холодный беляш и бросил его собаке. Бим, схватив свое счастье старыми, но еще хваткими крепкими зубами, опрометью бросился к стоящему у дома бульдозеру. — Бабкин пес, — сказала Валерия. — Потому и ведет себя, как хозяин. — Зовут-то как? — А никак. Собака и есть собака. Зачем ей имя? — Мы в ответе за тех, кого приручаем. — А за нас — кто в ответе? Наливай, паря! Максим налил, Валерия выпила. Закусывать опять не стала. — Бомж? — спросила она. — Или откинулся? — Как — «откинулся»? — Ну, освободился… Я когда из тюрьмы пришла, месяц гужевала с подзаборниками и случайными хачиками… Чуть снова на нары не залетела. — Не, — покачал головой Максим, снимая шляпу. — Видишь, волос длинный, ум короткий. Не «откидывался» я. Так, отстал от своего поезда. Зашел погреться, а тут сквозняки, холоднее, чем на улице. — Ты выпей. — А ты налей, Валерия. — Меня так еще никто не называл, — наливая из бутылки сказала она. — Лерка или Чума. А тут — торжественно. Чудно, непривычно… — Имя о человеке многое может сказать. — А ты, блин, часом не гадалка? Уж больно вид у тебя загадочный… — Звездочет я. — Звезды считаешь? — хрипло засмеялась женщина. — Блатная, бля, работа: сиди себе ровно на жопе и звезды считай. — Я звездочет-астролог… Прорицатель. Щеки Максима пылали, как алые маки в мае, ноги и поясница налились горячим свинцом. — Ты выпей, пассажир, выпей… Простыл, видать, так пропотеть надобно. Она выплеснула остатки водки в стакан. — Всё-ё… — разочарованно протянула Чума. — Там, в пакете, еще бутылка есть, — сказал Нелидову, с отвращением глядя на водку. — Много налила… — Не пьешь, а лечишься… Давай, мальчик, выпей и пропотей! Она потрогала его лоб холодной влажной рукой. Почти как мама в далеком уже от него детстве. — Горишь весь, Максимка… Сорок, не меньше. И к фельдшеру не ходи! Пей, тебе говорю, до дна лекарство от гриппера! Нелидов через силу выпил, пожевал колбасы, не чувствуя вкуса. — Так ты, Звездочет, от какого поезда-то отстал? — От Старооскольского… — Этот раз в сутки ходит. Теперь рано утром будет только завтра. Болей спокойно. — Болею… Она налила себе сама, чокнулась с носом Нелидова: — Будь здоров, Звездочет! — И вам не балеть… На этот раз Валерка закурила, стала на глазах хмелеть. — Тебе хорошо? — спросил он. — А ты догадайся, парень, с трех раз! — сказала она. — Когда я свое тридцатилетие в мотеле отмечала, то шампанским так нажралась, что чуть не обоссалась ночью… Вот стыд-то был бы! — А ты в мотеле придорожном работаешь? — Угу. В нем. — Официанткой? — Уборщицей, — огрызнулась она. — Техслужащая, как в трудовой записано. — У тебя и трудовая есть… Счастливая… — А то! На зоне свои университеты, чай, проходила… Там и дурака за три года высшее образование дадут. Даром, что ли, срок мотала? Око за око… — А я знаю, за что ты сидела… — Кто трепанул? — Кто же мне об этом трепанет? Не Рваное же Ухо? — Не знаю такого… — Сидела за выбитый глаз своего хозяина. Ахмеда или Мухаммеда… Словом, хачика своего… Так? Валерка окаменела, с минуту восхищенно смотрела на прилегшего на диван Максима, потом неверной рукой потянулась к новой бутылке. — Ну, ты и фокусник! Тебе бы в цирке выступать. Гомнатезером. Али покруче… Бабок бы срубил — до смерти хватило бы. Как узнал-то? — А по руке, по линии судьбы… — А-а… — протянула она. И вдруг встрепенулась: — Так я тебе свою ладошку вроде бы не сувала… — Ты не помнишь просто. Ты ее на моем лбу держала. Она кивнула, что-то вспомнив. И снова приложила свою ладонь к пылавшему лбу художника. — Горишь, пассажир! Беда… — Мне холодно, — пожаловался Максим. — Не убирай руку, мама. Так теплее… «Бредит малый, — подумала Валерка, чувствуя сильный жар у больного знакомца. — Не ровен час помрет, а мне тогда отвечать, показания давать в камере…». — Ей, — сказала она, отнимая руку. — Ты гляди у меня, не помри тут… Хата бабушкина. Я сюда хожу в надежде ее заначку похоронную отыскать. Сховала старая карга куда-то, а куда — не запомнила… Пять тысяч «смертных». Всё мечтала: «Вот, Лерка, теперь по-человечески похоронят». Как же… Закопали на мои кровные. На крест не хватило, так Митяй из досок сам соорудил. В церкву бабка ходила, грехи свои, а заодно и наши, отмаливала… — Не убирай руку, тогда не умру… — тихо сказал Нелидов. — Мне холодно… Валерка с оптимизмом посмотрела на почти еще полную бутылку водки, сказала примирительно: — Ладно, полежу рядышком с тобой… Погрею. Потом приставила кулак к носу болящего. — А приставать будешь — глаз вышибу! Как тому армяшке… Гляди у меня. — Гляжу, — улыбнулся он. — А кто такой Митяй? — Новый мой сожитель. Я у него щас живу. Страсть, какой ревнючий!.. Она подожгла погасшую сигарету. — Козел, короче, — пуская дым, прохрипела Лерка. — И кулак у него костяной, што кастет бандитский… Кабы не проснулся, он щас пьяный спит. Митяй на бульдозере, што у дома стоит, работает. Прораб дал наряд к вечеру бабкин дом снести, а он, паразит, нажрался. Спит… Теперь без премии останется. У их там в компании строго с этим, с дисциплиною той. — Ладно, не будем о грустном. Ложись, грей… |