Онлайн книга «Бумажный занавес, стеклянная корона»
|
Грегорович помахал ладонью воображаемому вагону. – После такого месяц в психушке лечатся! Но коней на переправе не меняют. А что делать, если у тебя конь с ума сошел? – И что? – спросил Бабкин, начиная сочувствовать несчастной девчонке. – Что-что… Обкололи девку, подняли под белы рученьки, вывели на сцену. Спела! А куда деваться-то? Бабкин хотел спросить, что стало с певицей после конкурса, но взглянул на Илюшина и отчего-то передумал. – И вот когда ты тридцать лет видишь подобное, – сказал Грегорович, – и когда ты сам такой, то начинаешь понимать, что с людьми происходит, которые крутятся в этом чертовом колесе. У тебя не просто рыльце в пуху! Ты в этом пуху, считай, с ног до головы вывалян. Вот поэтому, когда Пьер Леман вышел на сцену обжаханный до белых глаз, все сделали вид, что ничего не заметили. Потому что слава богу, что вообще вышел! И не упал, а только покачнулся! – На барабаны сел, – уточнил Кеша. – Да хоть бы и на барабаны, – махнул рукой Грегорович. – Вы, котики, поймите: даже журналисты это не обсуждают! Потому что жалеют нас. И Пьера Лемана пожалели. Он ведь совсем пустой ходил. Словно мешок из кожи, а внутри то ли воздух, то ли гнилая вода. Ткнешь в него – а он лопнет! Все помолчали. – В общем-то, так ведь и случилось, правда? – подал голос Макар. Бабкин удивленно взглянул на него. Сам он не помнил никакой истории, связанной с Леманом. Грегорович махнул рукой, и понятливый Кеша подлил еще газировки в бокал. – Да, – кивнул Богдан, отхлебнув. – Именно так. Джоник был на том концерте. Он поднял дикий хай. Снял на телефон, как Петька шатается по сцене, и выложил в интернет. Никто из журналистов ничего подобного не сделал, ни один из всей их продажной братии, которую хлебом не корми, дай только скандальчик какой-нибудь раскрутить! А у этого гаденыша рука поднялась. Ну и… Эх! – Что, что «эх»? – не выдержал Сергей. – Сняли Лемана с конкурса, – ответил за певца Кеша Кутиков. – За несоответствие морального облика высокому статусу представителя нашей страны на международной сцене. – Сняли, – со вздохом подтвердил Богдан. – И прогнали через строй со шпицрутенами. У Петьки нервный срыв и попытка суицида. Полгода в клинике. Голос потерял. Слышал, как он нынче сипит? Бабкин не слышал, но на всякий случай кивнул. – Я только не пойму, зачем Джонику все это потребовалось. – Илюшин вопросительно взглянул на Кутикова. – Или они с Леманом конкуренты? – Ха-ха-ха! От раскатистого смеха Грегоровича светильники вжали абажуры в стены. Но певец быстро спохватился, что производимые им звуки могут быть оскорбительны для памяти покойного, и сделал вид, что закашлялся. – Конкуренты, как же! – А может, боролся за чистоту рядов? – предположил Сергей. – О-о, да! – сарказма в голосе Богдана было столько, что, будь он маслом, хватило бы на сотню бутербродов. – Джоник против наркотиков, пчелы против меда. Не смеши! – А зачем тогда? Богдан утомленно закрыл глаза. – Кеша, объясни младенцам! Кутиков забрал у него бокал и обернулся к сыщикам. – Ринат Ильдарович делал себе популярность на полоскании чужого белья. Не гнушался ничем. У рэперов даже игра такая есть, междусобойчик: кто круче подгадит товарищу. – А как же выручка? Клановость? – Выручка! – поднял указательный палец Кеша. – Вы нашли верное слово, Сергей. Только вкладываете в него не тот смысл. – Так что же, все это ради денег? – Денег, славы, раскрутки, – перечислил Кутиков. – Ринат Ильдарович, светлая ему память, ради собственного пиара готов был подставлять всех. И целился в крупные фигуры. От них отдача больше. – Моська, значит, – задумчиво сказал Илюшин. Бабкин торопливо записывал. – А вас, Богдан Атанасович, эта моська за какое место покусала? Грегорович обернулся. – Нехорошо так говорить о покойнике, – строго сказал он. – Как-никак, человек погиб. Губы камердинера насмешливо изогнулись. Всего на долю секунды, но наблюдательный Макар заметил это движение. – Раскалывайтесь, Иннокентий. – Сам расколюсь, – вздохнул Грегорович. – Все равно об этой истории всем известно. Год назад Богдан получил очередную тарелку «Муз-Премии»: довольно почетную награду, которую ему вручали из года в год. («А что поделать, если моя «Роза на снегу» три месяца на верхушках чартов!») На торжественном мероприятии, где шумела и суетилась пресса, а журналисты ослепляли звезд вспышками камер, словно пытаясь перебить их сияние, Джоник выбрался на сцену и отобрал у ведущего микрофон. – Это не было запланировано, – уверенно сказал Богдан. – Сплошная импровизация. Надо отдать должное ему, подлецу: он всегда умел выбрать правильный момент. «Вы все здесь подкуплены! – объявил Джоник. – Заскорузлое старичье! Приз должен был достаться классному певцу, а ты, попсовый дурак, сцапал и не поморщился!» Грегорович возмутился. Его внутренний ребенок обожал цацки, медали, награды и подарки от благодарных зрителей. Каждому нужно подтверждение собственной важности. В костер его тщеславия и честолюбия подбрасывались все новые дрова, но Грегоровичу было мало. И тут на сцену вперевалочку вываливается Джоник, приспускает штаны и принимается мочиться в костер. «Ваша кодла поганых извращенцев выставляет тебя на пьедестал! – орал он в микрофон. – Все вы спите друг с другом!» У Бабкина вертелось на языке замечание, что известная доля правды в этом заявлении есть, но он благоразумно промолчал. – Премию я получил честно, – заявил Богдан, с неожиданной проницательностью взглянув на него. – Все об этом знали. Но скандал вышел знатный. Бесящийся у микрофона Джоник, дергающийся, как в припадке, сыпал все новыми оскорблениями, одно гнуснее другого. Прогнать его не удавалось, потому что устраивать стычку между рэпером и охранниками никому не хотелось. На все призывы к совести Джоник отвечал глумливым похлопыванием по собственному паху, показывая, где он видел совестящих. Тогда-то на сцену и поднялся сам Грегорович. Илюшин представил это противостояние и с трудом сдержал смех. Низкорослый кривоногий Джоник против двухметрового красавца Богдана – о, это стоило увидеть! Богдан слюной не брызгал и как раненый хорек не верещал. «Есть кодекс чести артиста, – спокойно сказал он, нагнувшись к своему микрофону. – И ты, Джоник, его сейчас нарушил. Не во мне дело. Мало ли про меня гадостей говорили… Я же сам и говорил!» Он улыбнулся, и зал рассмеялся в ответ. Над Грегоровичем за глаза иронизировали и полоскали грязное белье – куда без этого в шоу-бизнесе – но при этом вполне искренне уважали и признавали его заслуги. Зрители были на его стороне. |