Онлайн книга «Белье на веревке. Современные рассказы о любви (сборник)»
– Посмотрите на меня, Лиза, – сказал он, – вы верите мне? – Кому же мне верить, кроме вас? – отозвалась она и крепче прижала к себе локтем его руку. – Лиза, наверное, это безумие: в такое время, как сейчас, делать женщине предложение? Она ахнула и открыла рот. Он наклонился, прижался к ее рту губами. Долго не отрывался, у нее остановилось дыхание. – Лиза, – сказал он решительно, – я вас прошу: не отказывайте мне, давайте повенчаемся. * * * – А ты говоришь: трудно, страшно! Ничего не трудно, если любишь! Слава тебе, Господи, сорок лет прожили. – Не ссорились? – Да что, я помню? Ну ссорились, какая разница? Поссорились, помирились. Главное: дышать не могли друг без друга. У меня вон писем его целая коробка! И каких писем! Кому показать – стыдно! – Что, любовные? – А какие же? Очень даже любовные. Мужик был – во! На большой палец! – Как же вы Лиде сказали про предложение? – Он сам сказал Николаю Васильевичу. * * * – Лидуша, – осторожно позвал Николай Васильевич, – спишь, милая? – Коля! – Она резко села на постели – золотоголовый, кудрявый подросток с испуганными глазами. – Коля, я умру. Николай Васильевич страдальчески сморщился. – Брось, Лида, глупости. Скоро весна, начнешь выходить, солнышко тебя вылечит. Она покачала головой, из огромных глаз выкатилось по слезинке. – Мне Ольга вчера сказала, что в деревнях началось людоедство… Он чуть не схватился за голову: сестры у него – дуры набитые! Ну как можно было Лиде сказать такое? Каким местом, дура, думала? Вслух произнес спокойно: – Много чего говорят, Лидочка. Людоедство как таковое начаться не может, это патология единичного характера. – Ну так вот, – прошептала она, – один единичный, второй единичный, третий… Вот и началось… Николай Васильевич быстро, испуганно посмотрел на нее. Сидит на высоко подложенных подушках, вязаный платок на плечах, прозрачной рукой придерживает его у горла. Глаза почти черные, а на самом-то деле карие, с золотом… Куда все делось? Черными глазами поймала его взгляд. – Коля! – Что, милая? – Береги Николку. – Лида! Перестань! – Нет, – настойчиво повторила она, – я тебя прошу: дай мне слово. – Какое слово? – простонал он. – О чем слово? – Когда меня не будет, – прошептала она, – дай мне слово, что ты не запьешь, не спустишь с него глаз и все сделаешь так, как если бы я была… Голос ее сорвался, и она продолжала шепотом: – Будешь молиться вместе с ним, приведешь к нему… – подняла глаза, – а я упрошу Царицу Небесную, чтобы… Николай Васильевич перебил ее: – Лида! Опомнись! Выздоровеешь, выберемся как-нибудь из этого кошмара, возьмем Николку домой, с божьей помощью… – Вот! – вскрикнула она. – Вот! Сам говоришь: «с божьей помощью»! Коля, только ты меня прости… Николай Васильевич стал на колени перед кроватью и вжал лицо в подушку. – Прости меня, – прошептала она и расплакалась, – если можешь, конечно… Николай Васильевич тут же взял себя в руки и встал: – Я тебя давно простил, Лида. Наши счеты бог сведет. Не думай об этом. – Как же? – слабо усмехнулась она. – Как не думать? Мне теперь кажется, что и я людоедка. Съела тебя, бедного… – Да будет тебе: «съела»! Ты гляди: жирный какой! – Он быстро закатал рукав рубашки. – Кровь с молоком! Давай, милая, я тебе горчичники поставлю. Пойду воды нагрею. Потом чаю горячего выпьешь, пропотеешь как следует. – Коля! Он уже был в дверях, оглянулся. – Что, милая? – Дай мне слово… О Николке… Как она изменилась. Силы небесные! И душевно и телесно. Телесно, впрочем, больше. Одни косточки. Ставишь горчичники – лопатки выпирают, как у детей. Грудь похудела, личико обтянуто кожей, под глазами синева. Николай Васильевич заваривал чай. Только для нее, только Лидочке, из старых запасов, они с Лизеттой кипятком обойдутся. Щеки, усы, борода у него были мокрыми от слез, не замечал, не стряхивал. Куда «этот» делся? Посмотрел бы сейчас на ее тело прозрачное, на лицо с запавшими висками! Небось бы вздрогнул! Не такую соблазнял, не такую в Париж катал! Николая Васильевича передернуло от ненависти. «Ему» не прощу. Не дай бог когда встретиться! Опять оно хлынет изнутри – боль с остервенением. Тут уж ничего не поделаешь. Но она, она, Лида! Даже Николка не вызывает того мучительного обожания, того трепета – где слова-то найти? – как она, ее измученная плоть, которую она боится открывать и показывать – до того изменилась! Милая моя… Лиза ее упрашивает: «Лидуша, дай я тебе помыться помогу! Впусти меня!» Ни за что. Голос тихий, слабенький: «Я сама, не надо». Стесняется того, как они за ней ухаживают, краснеет, переживает. Прошлой ночью вдруг началась рвота. Выворачивало. Печень, судя по всему. Держал тазик перед ней, она давилась, рвало одной желчью. – Коля, я сама! Иди спать! Умоляю! Гладил ее мокрый лоб, целовал руки. Девочка моя бедная… Жена моя, родная, ненаглядная. * * * – Лида была так плоха, что мне стыдно стало: как же я им скажу, что мы с Костей венчаемся? С папиной смерти месяца не прошло! Косте говорю: «Жди. Надо, чтобы сестра поправилась, у меня язык не поворачивается!» – Да ведь время-то какое было! Тетя Лиза! – А что тебе, Аня, время? – Как что? А советская власть-то? – Пропади она пропадом, советская власть! – Оглядывается, сама в ужасе от того, что произнесла. Шепотом, навалившись грудью на стол: – Бесы были, бесы и есть. Костя не зря их так называл. – Как же в такое время вы умудрялись все это? – Что – это? – Ну все? Влюбляться, надеяться? Откуда силы брались? – А на краю, Аня, у человека сил прибывает. Глупостей в башке меньше. Вот подойдешь к самому краю и… Когда у тебя в подвале мать, и хлеба нет, и брата того гляди посадят, а здесь, на глазах, сестра умирает, мальчика семилетнего оставляет, а по ночам тебя саму патруль может схватить и тогда ищи-свищи ветра в поле! А при этом тебе двадцать лет, и тебя первый раз мужик в губы целует, то уж тут… Да что обсуждать! Сдохнем – отдо-о-охнем, как говорится! – Вы, тетя Лиза, для меня загадка. И всегда были загадкой, всегда! Вы в зеркало посмотритесь: кто хуже вас одет? Никто! Почему вы себя в порядок не приведете? А словечки ваши! «Мужик», «баба»! Не понимаю. – Поджимает губы и сверлит бабушку глазами. Глаза, как у совы, круглые. |