Онлайн книга «Одиночество зверя»
|
– Это вы хорошо придумали. Непременно так и поступлю… За стеклами «копейки» слабо светится под мрачноватым небом оперный театр – весь воздушный, узорчатый. Бессмысленно пялюсь на это чудо архитектуры и лениво размышляю. Итак, Лолита действительно озаряла своей обольстительной персоной полутемные закоулки АО «Эрмитаж». Собственно, что это мне дает? Просто странное и тревожное совпадение: Веркиным любовником был когда-то Старожил. И погибшая Лолита трудилась у него же. Совпадение? Ох, не люблю я совпадения! Поэтому и намерен разобраться со смертью Лолиты. Конечно, я мог бы обратиться к ее супружнику подполковнику, но тогда придется врать насчет художника. Значит, надо идти в обход. А где он, этот обход? Напроситься на аудиенцию к Старожилу? А какой смысл? Ровнехонько никакого. Бывший зек просто пошлет меня подальше, на чем наше рандеву и завершится. Конечно, можно поближе познакомиться с голоском, который так мило со мной щебетал. Девчурка наверняка любопытная и знает немало сплетен о сослуживцах из АО «Эрмитаж». Если пригласить ее в кафушку или ресторан, то она (под вкусный харч и хорошее вино) выложит о Лолите Поярковой все, что имеется в загашнике. Но я уже не тот. Любезничать, строить глазки, это сегодня не по мне. Собственно, «внутриэрмитажные» слухи мне не так уж и важны… Немного еще поразмыслив, звоню Акулычу. – Тебе известно что-нибудь о семье Карповича по прозвищу Старожил? – Само собой, – басит в трубке Акулыч. – Ентот хлопчик нам, ментам, не чужой. Сидел с самого малолетства, много и упорно. А семья у него простая: он да супружница евоная. Промежду прочим, она – младшая дочурка самого Хеопса. – Шутишь? – Обижаешь, птичка божья. Акулычи завсегда сурьезны и шутковать не любят. Ентот Старожил с зеленых соплей шестерил в банде «южан». Потом вроде немного приподнялся, но все равно, как был шелупонью, так и остался. Но каким-то макаром сумел приглянуться Хеопсовой дочке. Женился. Хеопс его, стало быть, благословил. Ну и полез парнишечка в гору. Ши-ибко полез. Ты в офисе его компашки был? – Имел счастье. – Небось, поглядел на енту задрипанную халупу и подумал, что он такой скромняга, вроде как Диоген в бочке, верно? А ты в гости к нему напросись и на евоной виллочке побывай. Полагаю, ентой виллочкой он любого из наших местных богатеев за пояс заткнет. Вот где настоящий-то «Эрмитаж». Почище питерского. – А давно он женился? – Да вроде не очень. Годков с десяток назад. – Как думаешь, кто сможет мне поподробнее обрисовать личную жизнь Старожила? – Об ентом надобно покумекать. Но, боюсь, тут тебе ни одна собака не подмогнет. Старожил свои семейственные дела держит в строгом секрете. А почему – понятия не имею. – Ладно, и на том спасибо, Акулыч… Отключаю мобилу и задумываюсь. Есть ли у меня выход на «южан», хотя бы на самую убогую шестерочку? Вроде бы, нет. А если подумать? Да хоть задумайся, хоть мозги набекрень сверни – нет. Печально. Те, кто мог бы дать интересующие меня сведения, покинули бренный мир. Или (как, например, Эдик) содействовать наверняка откажутся. Значит, придется отправиться в гости к призраку Владимира Волкова по прозвищу Штырь. Хоть какой-то шанс. Только теперь, вынырнув из призрачного мира телефонных разговоров и собственных умозаключений, ошалело озираюсь вокруг. И обнаруживаю, что все еще сижу в «копейке», а она замерла на главном проспекте, под потолком дымного неба. Берусь за руль и отправляюсь на дальнюю окраину города, возникшую вокруг сталелитейного завода. Еще издали вижу дымящиеся трубы и курящиеся паром градирни, чем-то напоминающие громадные обезглавленные пирамиды. Миную завод и углубляюсь в улочки района. Современные новостройки чередуются с «хрущобами», «брежневками» и деревянными развалюхами. Вот и улица Комбриговская, вот и 62-й дом. Рядовая «хрущевка». Панельная, розовато-кирпичного цвета, с кое-как переделанными и остекленными балконами, белыми, желтыми, васильково-синими, отчего здание выглядит так, точно его раскрасил ребенок. Останавливаю тачку возле подъезда, вылезаю, потягиваясь, и плюхаюсь на зеленого цвета лавочку. Их тут три, стоящие рядышком: зеленая, розовая и синяя, причем зеленая и синяя – слегка под углом к розовой. Дворик безлюден и грязен. Ежусь от холода и сырости в своей не очень-то греющей курточке. Накидываю капюшон. Надежда только на то, что кто-нибудь присядет рядышком – например, любознательная бабушка-старушка, осведомленная обо всех жильцах данного дома. Само собой, я могу побеседовать с соседями Штыря, но опера наверняка провели поквартирный обход, мне топать по их следам нет никакого резона. Так что приходится, как обычно, надеяться на авось. Авось появляется в виде двух мужичков. Первый – лет этак пятидесяти с гаком, коренастый. Широкую незамысловатую физиономию украшает пегая эспаньолка, настолько же уместная, как изысканная виньетка на продуктовом комке. Второй – худой парнишечка с бесцветной рябоватой мордочкой, таких природа производит конвейерным способом. Они усаживаются на синюю лавочку, изредка бросая на меня косоватые осторожные взгляды. Я не реагирую. Сунув озябшие руки в карманы, смотрю прямо перед собой, на перекладину для выбивания ковров. Уяснив, что в их простой и ясный мир я влезать не собираюсь, мужики сноровисто принимаются за дело. Молодой достает из пакета бутылку водки, одноразовые стаканчики и интеллигентную закуску: пакетики с сухариками. Слышу звук булькающего и поглощаемого напитка и деликатный хруст. Судя по всему, эти двое – ребята смирные и незлобивые. Поглядим, что будет после двух-трех стакашков. Но и после стакашков ребята не буянят, тихо обозревают окрестность и, возможно, предаются философским размышлениям о недолговечности всего, «что пришло процвесть и умереть». Закуривают. И мне почему-то теплее становится от запаха табака. Я бы, пожалуй, и сам затянулся сигаретой, да, боюсь, с отвычки начнет тошнить. И все же – чувствую – с разговорами следует чуточку повременить. Еще пара стаканчиков – и можно пообщаться. Слышу – пробулькало раз. И второй. Пора. – Приятного аппетита, мужики. Поворачиваются ко мне. Лица не встревоженные, не возбужденные, не печальные и не радостные. Никакие. Чуваки почти в анабиозе. Меня же трясет от холода, зуб на зуб не попадает, но говорить стараюсь уверенно и безмятежно, как будто сижу в гостиной Финика. |