Книга Лицензия на happy end, страница 27 – Галина Владимировна Романова

– Из крутых? – подсказал с ехидством Терехов, слишком уж долго морщила лоб хозяйка.

– Во-во, из них! К нему даже квартирант Мокроусовых не пошел, а от Ваньки не вылезал. Хотя… Хотя он мог про Митюню и не знать. Мокроусиха не особо болтлива. А с чужаком никто не станет откровенничать. Вы ступайте, ступайте к Митюне…

Митюнин дом не особо отличался от остальных на этой улице и в разряд особняков, принадлежащих «крутым», войти не мог сразу по нескольким причинам.

Дедков с Тереховым остановились возле забора и с опасением уставились на дорожку, заваленную мусором. Пластиковые бутылки, пустые банки из-под пива, комья промасленной бумаги. Ноге ступить было негде. Не лучшим образом выглядел и сам дом под полупровалившейся крышей. Грязные подслеповатые стекла окон издали походили на бычий пузырь. Вместо ступенек, ведущих к крыльцу, имелось странное нагромождение из неструганых досок.

– Может, он тут не живет? – предположил Дедков, потирая плечо, ныло так, что хоть плачь.

Митюня там жил. Стоило им отодвинуть в сторону калитку, болтающуюся на одной петле, как дверь в дом с протяжным стоном распахнулась и на шатком пороге выросла долговязая фигура неряшливого мужика. Определить его возраст с расстояния пяти метров, где находились теперь друзья, было практически невозможно. Мужик зарос щетиной по самые глаза, смотревшие на мир с угрюмым сожалением. Одет был в длинные шорты, грязную футболку неопределенного цвета и резиновые шлепанцы.

– Чего надо? – сухим противным голосом окликнул он мужчин, когда те сделали по паре пробных шагов в его сторону.

– Поговорить, – взял инициативу в свои руки Терехов. – В дом пустишь, или здесь будем беседовать, в твоем палисаднике?

Митюня с тоской оглянулся себе за спину, перевел взгляд на захламленное подворье и медленно пошел по шатким доскам.

Остановился на безопасном расстоянии в метре от них. Сунул руку под футболку и чесанул себя по пузу.

– Ну! Чего надо? – повторил он свой вопрос, рассматривая незнакомцев с явной неприязнью.

– Тут такое дело, уважаемый, как вас по имени-отчеству? – сладко улыбнулся Терехов, вытащил из кармана рубашки удостоверение, распахнул его и, сделав шаг вперед, сунул хозяину под нос. – Интерес возник у соответствующих служб к вашей персоне.

– Если интерес возник, чего же имени-отчества не знаете? – Митюня обнажил ряд удивительно белоснежных зубов в осторожной улыбке, чуть подумал и проговорил: – Дмитрий Сергеевич я. Можно просто Дмитрий. А можно и Митюня, так меня на улице зовут. Ладно, пошли в дом, чего зевак тешить.

Друзья двинулись за хозяином по угаженной дорожке, дальше по доскам в дверь, затем темными сенцами в комнату и…

И остановились пораженные, успев переглянуться и качнуть головами.

Комната, куда они вошли, поражала чистотой и нелепой роскошью. Окна изнутри были заставлены матовыми экранами, занавешенными дорогими ажурными занавесками. Повсюду ковры, пластиковые цветы в кадках, по углам статуэтки. Тяжелая дубовая мебель чередовалась с легкими диванами в стиле хай-тек, сюда же вклинился дорогой компьютер с неоново моргающим монитором. С потолка свисала нелепая люстра для бильярдной.

– Очуметь можно, – тихонько ахнул Дедков. – Вот наворотил!

– Проходите, усаживайтесь, – засуетился хозяин. – Я, это… Все дело в конспирации, понимаете? Начни я сейчас достаток свой обнажать, так что сразу будет?

– Что? – решил уточнить Терехов.

Мотивы Дмитрия Сергеевича он раскусил моментально. Понять вот только не мог одного: как ему перед мебелью-то своей не совестно разгуливать с небритой рожей и в грязной одежде.

– Обворуют тут же, – улыбнулся охотно хозяин, заспешил куда-то в боковую комнату, загремел там посудой и проорал оттуда: – Кому чай, кому кофе?

Они не без содрогания отказались.

– Как пожелаете, – не расстроился Митюня, уселся за компьютерный стол, развернулся на крутящемся кресле в их сторону и спросил: – Итак, о чем желаете говорить?

– О покойном, – суховато ответил Терехов, он вальяжно развалился на одном из узких диванов, в то время как Дедков скромно предпочел жесткий венский стул возле двери. – О покойном Голощихине Иване.

– А-а-а, о Ваньке, понятно! – Митюня снова чесанул пузо и тут же спохватился: – А что о нем говорить? Помер и помер. Хоть и болтают, что вроде его Манькина квартирантка траванула, я в это не верю. Он ведь жрал все подряд, мог с легкостью какой-нибудь дряни хватануть.

– Есть заключение судмедэкспертизы, – вставил Дедков. – Там черным по белому написано, что Голощихин был отравлен.

– А-а-а, ну да, – еще более протяжно и значимо произнес хозяин и сунул под грязную футболку уже и вторую руку. – Может, и так. А я-то здесь при чем?

– В каких вы с ним были отношениях? – задал Терехов вопрос, которым потчуют почти каждого на допросах, кто хоть как-то пересекался с пострадавшим, обвиняемым или подозреваемым.

Сам лично он проку в этом вопросе не видел. Нелогичный, по его мнению, вопрос. Кто же правду скажет? Никто и никогда не заявит, что убитого, к примеру, ненавидел. Что всячески его презирал и неоднократно желал ему смерти. Всяк начнет врать и изворачиваться и говорить, что ничего не знаю, ничего такого ни за кем не замечал и к готовящейся подлости со стороны пострадавшего, обвиняемого или подозреваемого готов никогда не был. Но, тем не менее, Терехов вопрос этот задал и в заросшее неряшливой щетиной лицо Дмитрия, который был Сергеевичем, впился, будто клещами.

– Отношениях?! – сорвавшимся на сип голосом повторил хозяин, и в глазах его, кроме угрюмого сожаления, вполне отчетливо затрепетал страх. – Какие у меня могут быть отношения с распоследним алкашом?! Да никакие! Не было никаких отношений, понятно! Вообще странно, что вы меня об этом спрашиваете. Здрасте, до свидания и все! Вот и все отношения. Чего еще?

Врет, мерзавец, не без удовольствия констатировал Терехов. Закинул ногу на ногу, побарабанил пальцами по коленке. Пожалел в очередной, тысячный, наверное, раз, что снабдил Старкову удостоверением и вынужден теперь заниматься черт знает чем. Покосился на Дедкова, смотреть на которого было и жалко, и больно. Обругал себя слегка за то, что сожалением своим Катьку как бы предает, а ведь питал на нее надежды, да еще какие. И со вздохом пробормотал:

– А вот у нас имеются сведения, что Голощихин сбывал вам найденные доллары по весьма сходной цене. Буквально даром сбывал! Сие богатство не оттуда ли произрастает?

С Дмитрием Сергеевичем едва удар не случился. Он сделался таким жалким, таким махоньким в своем крутящемся кожаном кресле. Еще момент, казалось, и вытечет из футболки своей грязной и из шорт и впитается крохотным мокрым пятнышком в ворсистый ковер.

– Я?! У него доллары покупал?! Да кто же это?! Чушь какая!!! – залепетал он, обнося толстым языком побелевшие губы. – Врут! Врут, завистники! Все покоя им не дает мое состояние! Ведь до чего доходят, под окнами вечерами бродят и заглядывают. Только я-то не дурак, через вот эти вот экраны ничего рассмотреть невозможно, и я… Не брал я у него ничего, вот! Не брал!