Онлайн книга «Прокурор Никола»
– Вы видели! – чуть не приплясывал он. – Вы это видели? Чудо! Косаревский попытался достать, дотянуться, вырвать у него из рук, но, маленький, толстоватый и неуклюжий, он зря старался, не получалось. Высокий и красивый Свердлин был ему не по зубам. – Свердлин! – не выдержала Панова. – Что за пляску вы устроили? Что принесли? И вообще, что происходит? – Как что? – Я вас спрашиваю! Шампанское! Конфеты! Что это? – Праздник, Екатерина Михайловна! У нас праздник. Вы это видели? – и он показал, что было у него в руках. – Книжка, – поморщившись, отвел нос Косаревский. – Не книжка, а Торвальд! Великий Торвальд! Как не стыдно! – заорал Свердлин. – Ну, Торвальд. Что Торвальд [35]? – Косаревского трудно было пронять, он сел за свой стол, но с шампанского взгляд не сводил. – Чем его закусывать? – Вот, Екатерина Михайловна, полюбуйтесь на него, – Свердлин по-настоящему возмутился. – Ваш преуспевающий следователь! Ваш!.. – он задохнулся от чувств. – А мне досталось по дешевке. Почти даром. Завидуйте! Теперь мне никакие «санитары» нипочем. С Торвальдом теперь я их всех!.. – Владимир Кузьмич, а где заключение? – сухо спросила Панова. – Заключение? – Ну да. Заключение. Вас куда посылали? Свердлин молчал, раздумывая или вспоминая. – Ну-ка кончайте вакханалию! – посуровела Панова. – Присаживайтесь ко мне. Да, да. За мой стол. Я вас слушаю. Свердлин грустно посмотрел на Косаревского, тот отвернулся, Свердлин присел на стул. – Да от вас пахнет! – вскинула на него глаза Панова. – Никак выпивши? – Ни в одном глазу! – отдернул голову Свердлин. – Встретил воспитанников Майкиных. Этих?.. Наших друзей из Африки. У них репетиции в разгаре. Гоголя вовсю шпарят. Меня зовут. Я тоже вас позову, Екатерина Михайловна. Я вас не забуду. Эта коллегия!.. Вы благородно поступили. Я добро помню! Праздник у нас… У них тоже праздник. Ну, по сто граммов. Они пьют почище нас. Почище. А заключение тут. Как же? Нашлось. – Давайте сюда заключение. – Я щас. – Давайте, давайте. Я с вами еще разберусь. Ваше счастье, что рабочий день кончился. Посмотрите на него. Нечего сказать! Голубчик! – По случаю, так сказать, всеобщей нашей победы… – Это что за победа-то? – подал голос и Косаревский, удивляясь приятелю. – Как, Андрюша? На коллегии Максинов нас не ругал? Не ругал. Дело, слава Богу, Сараскину передаем, бандитов, этих, «санитаров» треклятых, пусть Курасов теперь ловит. Два? Ну… африканцы не в счет… Вот по этому поводу, значит, конфетки, шампанское… Да! И Торвальд! Я разве не сказал? – А заключение-то взял? – не дождавшись главного, напомнил Косаревский. – Заключение – это как раз три! – Читал? – Чего? – Читал заключение-то? – Косаревский не выдержал, сам полез в пеструю сумку, достал папку с бумагами, начал листать. – Что с отпечатками? Пригодны для идентификации? – Андрюша, дружок, ну что ты, право, – Свердлин погрустнел. – Ну при чем здесь это? У нас такие события! Мы после этой коллегии, я бы сказал, впервые поняли, кто мы такие. Я не думал… – Что ты понял? – не расслышал Косаревский, читая про себя бумаги, и вдруг взмахнул рукой, брызнул радостной улыбкой на Панову. – Екатерина Михайловна! Есть пальчики! – Что? – Панову тоже подбросило со стула. – Нашли? – Есть! Пригодные для поиска! И не только! – Да что же? Читайте! – Панова едва не вырывала бумаги у следователя. – Неужели повезло? – Точно! – Косаревский ликовал. – Пальчики чужие! Никому из жильцов квартиры не принадлежат! Бандюг отпечатки. – Первый след, – не села – упала на стул Панова, – ну наконец-то! Ты у нас счастливчик просто, Владимир Кузьмич! – Везет дуракам, – бросил перед ней на стол бумаги Косаревский. – А отметить это дело надо. Невинный порок
Порохов терял терпение. Подобного с ним не случалось. Он умел ждать. Прослеживал ситуацию, не дергался, выжидал время. И оно наступало – он действовал. Но с Ксенией не срабатывало. Понять ее логику не удавалось. Он чуял – здесь что-то другое. Может быть, из области подсознательного. Или даже иррациональное. Ксения как замкнулась с того случая на стадионе, так не отходила, словно сомнамбула, она не реагировала на все его поступки, слова, попытки объясниться, сблизиться. Даже отдавалась ему будто во сне: без слов, без чувств, без желаний. Он приметил это еще со свадьбы, когда появился перед ней внезапно на мотоцикле, сказал «садись» и умчал. А на днях его всколыхнуло: он заметил, что Ксения стала попивать. Утром до обеда еще ничего, он целовал ее спящую, уходил по своим делам, а возвращался – она млела, попахивала спиртным и старалась не попадаться на глаза, уходила спать или прикидывалась уже спящей. Тогда он решил ее поймать и, вернувшись раньше обычного, застал с коньяком. Он открыл дверь своим ключом, чтобы не спугнуть. Заглянул из прихожей. Ксения лежала с фужером на диване полуобнаженная, терзала, рвала душу тягучая заунывная мелодия. – Опять хандра? – зашел он к ней в зал, не снимая обуви, пахнущий улицей, дорожной пылью, машинной гарью. Она вздрогнула поначалу, но, не меняя позы, продолжала лежать, не шевелясь, не подавая голоса. – Кайф ловишь? – он взял с пола у дивана бутылку, нашел в шкафу фужер, налил себе. – Что ж без меня? Ксения молчала, глядела на него, но не видела, как сквозь прозрачное стекло. Он плеснул ей в фужер. – За что пьем? Она слабо улыбнулась своим мыслям. – За любовь? Ксения ждала от него всякого, но, видимо, не этого вопроса, и в глазах ее мелькнул интерес. Порохов помнил этот взгляд, как в первый раз, когда увидел ее, проезжая мимо по стадиону. Ксения была очень красива. Еще пацаном в детстве он видел похожую девушку на порнографических картах, которыми играли у них дома взрослые мужики с отцом. Он стоял за спиной отца и подглядывал, когда она вскинула на него голову с карты в колоде. Голая. Русоволосая. На коленях, с выгнутой спиной. И огромные печальные глаза. Как с иконы. После, когда отец уснул в пьяном угаре, он рылся в его одежде, искал в карманах карты, но тот или спрятал их от пацанвы, или унесли дружки. Всю ночь не спал – с той карты на него глянули глаза матери, недавно умершей. |